Млечный Путь № 4 2020

А он прав, что не хочет помочь ей уйти, внезапно осознала наместница. Он не солдат, принесший присягу. Ему не поверят, что он исполнял ее приказ, потому что он не обязан этого делать. И тогда его казнят. Простолюдинов в ее правление казнили редко, но такое бывало, и он наверняка знает, что его ждет.

- Хорошо, - с трудом проговорила она. - Иди за помощью. А я постараюсь дотянуть до ее прихода.

И прикрыла веки. Слышно было, как зашуршала трава - пастух отошел. Надо было сказать, чтобы поискал вороного. Или нет. Даже если найдет, едва ли справится.

Она не знала, сколько прошло времени, но день все еще длился. Наместница разлепила глаза, чтобы определить, насколько передвинулось солнце, и вновь увидела человека на гребне холма. Сердце, которое, казалось бы, успокоилось и лишь глухо ныло, стиснуло, как в тисках, и наместница едва не задохнулась. Она не позволяла себе поверить, что этот человек обманул ее пустой надеждой на спасение, и все же яд надежды проник в ее душу. Но пастух никуда не ушел. Он сидел на пригорке и не двигался. Смотрел на нее внимательно, она уже помнила это сосредоточенно- любопытствующее выражение.

Как права она была , не доверяя местным жителям! Пусть они были тихи и мирны, пусть не восставали и не бунтовали, но все они были такими, как этот пастух - не решались убить, хотя бы направить руку с оружием, но ждали, пока враг умрет сам, чтобы как можно дольше наслаждаться зрелищем агонии.

Забытая со времен юности ярость застлала сознание, и наместница закричала. Она выкрикивала самые грузные, самые грязные солдатские ругательства, не заметив, что перешла на родной язык. Однако лицо пастуха оставалось по-прежнему невозмутимым. Он наблюдал.

Понемногу она справилась с собой. Пусть порадуется - это хороший признак. Кто радуется, тот теряет осторожность. Он ждет ее смерти и уверен, что дождется. Но когда-то он должен подойти и удостовериться, что она умерла. Пора перестать орать и дергаться. Война и правление обучили ее притворству. И выжидать она умеет не хуже него.

Время тянулось долго, мучительно долго, порой наместнице казалось, что она соскальзывает за грань сознания, но теперь у нее была цель, и она не просто умирала - она лежала в засаде. Таилась. Ждала.

И дождалась. Шагов на сей раз она не услышала, переживая очередной приступ, и лишь когда он наклонился, осознала : враг рядом. А она так и не дотянулась до меча... но этого и не нужно. В свое время направленным движением двух пальцев она пробивала противнику трахею. И пальцы ее с тех пор нежнее не стали. Но теперь она опасалась, что не сумеет ударить точно. Ненавистное лицо раздваивалось в ее глазах. Значит, нужно было выбрать мгновение, когда он не успеет отклониться.

Но он отклонился, не дотронувшись до нее. Потом и вовсе отступил, а лицо продолжавшее нависать над ней, было чужим и незнакомым. Он снова сумел обмануть ее! Наместница застонала от злобы... но чьи-то руки приподняли ее за плечи, а другие поднесли к губам флягу с обжигающим питьем. И она впервые осознала то, чего не желала замечать, видя лишь горло человека, который не был ее противником. Вокруг стояли ее люди.

В зелье наверняка было подмешано сильное снотворное, потому что в себя она пришла уже в носилках. И снотворное все еще действовало, потому что благодушие не оставляло ее. Даже лубки не раздражали, напоминая о доспехах.

Доспехах! Она едва не усмехнулась, но сдержалась, понимая, как отзовется этот смех в сломанных ребрах. Нашла, о чем вспоминать... именно сейчас, когда она едет, лежа в конных носилках, как и подобает старой женщине.

Осмотревшись, она заметила, что пастух шагает возле носилок, опираясь на посох. Он тоже увидел, что она больше не спит, и повернулся к ней.

- У меня в глазах двоится, - хрипло спросила она (связки сели то ли от ругательств, то ли лекарства), - или вас и в самом деле двое?

- Это мой брат. Он глухонемой. Я его оставил посторожить, присмотреть за тобой, а то мало ли что, волки или бродяги...

Вот как. Глухонемой. Потому он и не слышал ее проклятий.

Пастух продолжал болтать, но в полудремотном состоянии это раздражало не больше, чем тряска носилок.

- Видишь, как хорошо, что я не дал тебе убить себя. Убивать нельзя. Даже зверей не следует убивать без крайней нужды, - доносилось до нее, - а людей тем более. Ты знаешь сама, ведь и ты никого не убиваешь.

- Я многих убила, - машинально возразила она. - На войне.

- Я там не был.

Она по опыту знала этот категоричный тон: " где я не был, того не видел, чего не видел, того не существует".

- Не надо наговаривать на себя,- продолжал он. - Ты добра.

Она не сочла нужным прерывать его. Если нравится считать ее доброй, пусть.

- Когда ты поправишься, то поймешь, что была неправа, когда хотела умереть. У тебя будет время подумать, покуда болеешь. Это важно - время. Я почему пастухом стал - не пахарем или кузнецом, - есть время подумать, пока с овцами ходишь...