Спустя полминуты пред взорами сидевших за столом в кают компании предстал среднего роста человек со слегка взъерошенной шевелюрой, в гражданском костюме, с корзинкой в руках.
- Это вы капитан Кольнер?- он повернулся к юбиляру.
- Почему вы так думаете?- неожиданно, вместо ответа, спросил Кольнер.
- Простите, по возрасту. Этот офицер,- он указал на Дробера - не дотягивает до возраста юбиляра.
- Браво! - воскликнули почти одновременно все присутствующие.
Гость поставил корзинку на пол и достал из нее свиток с прикрепленной к нему на красной ленте большой печатью.
- Позвольте мне от имени преподавателей и сотрудников географического факультета поздравить вас с выходом атласа "Залив тысячи скал" и вручить вам экземпляр книги.
Он нагнулся и извлек из корзинки большую, красиво оформленную книгу. От нее исходил запах типографской краски.
Кольнер подозрительно смотрел на гостя:
- Какое это имеет отношение ко мне?
- Потому что вы внесли огромный вклад в изучение этих скал. В заливе 422 скалы, более двухсот из низ нанесли на карту именно вы. Откройте книгу - она начинается с посвящения тем, кто потратил долгие годы на изучение этих скал. Ваше имя - на первом месте.
- Якорь мне в глотку... - только и сказал капитан.
- Простите...- Джерри обратился к гостю. Тот сообразил об оплошности и, поклонившись, представился.
- Том Берен, секретарь географического общества.
- Господин Берен, мы собрались отметить юбилей капитана Кольнера. Не будете ли вы любезны присоединиться?
- Почту за честь. Мы знали о дне рождения капитана и приготовили ему необычный подарок.
С этими словами секретарь географического общества нагнулся и вытащил из корзинки бутыль диковенной формы.
- Виски столетней выдержки. Несколько бутылок этого виски было поднято с корабля, затонувшего в прошлом веке. Мы попробовали - чудо. И решили - вы заслуживаете такого подарка.
Кольнер бережно взял бутылку.
- Столетнего не пробовал...
Берен тем временем достал из корзинки два дополнительных блюда с закусками, и попытался пристроить их на и без того заставленном столе.
- Это я взял на всякий случай, - смущенно сказал он, обозревая стол. - Я же не знал...
- Господа! Предлагаю тост! - воскликнул Джерри.
- За то, что любые неудачи превращались в успех!
Виктор Цюпко
Светофор
Сухая, въевшаяся пыль застилает взгляд, мешая видеть происходящее впереди. Только внутренний свет позволяет пробиться сквозь пелену. А впереди - вечное движение. Такое постоянное и однообразное, что уже предсказуемое. Справа всегда красный закат - вдаль, слева белый рассвет - всегда к тебе.
Однообразность иногда прерывается невнятным ощущением где-то на конечностях. Вот как сейчас - сначала легкий укол, следом давление. Немного погодя опять... свобода?.. приходящая с некоторым рывком - вниз, и сразу исчезает.
Сегодня будет дождь - солнце почти не слепит, закрытое тяжелыми облаками, которые, лениво двигаясь вслед за ветром, незаметно темнеют. После дождя я вижу лучше. Пыль грязными потоками стекает вниз, освежая, промывая, освобождая взгляд от пелены. Это если он сильный - дождь. Бывает иначе - несколько капель упадут на макушку, нехотя сползут по козырьку, если не растают раньше, и на этом все.
Вчера случилось невиданное. Соседа, глядящего на восток, укрыли сплошным черным чехлом. Когда-то говорили, что после такого ты никогда не вернешься. На твое место придет новый, или оно опустеет вовсе - до следующего события. Долго думал, боюсь ли я, что и меня накроют чехлом - не смог решить. То ли близка эта рутина, греет осознание своей уместности, значимости. Когда ты на своем месте, с полувзгляда можешь заметить любые изменения - и отреагировать на них - это воодушевляет. То ли обрыдла эта однообразность, когда всегда знаешь, чем закончится день, чем начнется, что будет между и посреди. Особенно - когда не понятно, зачем это все? Особенно - когда кто-то ругает со стороны. А вдруг они знают, почему и зачем? А вдруг - они правы, не я?
Отвлекшись от очередного приступа меланхолии я подмигнул проезжающим и переменил цвет на зеленый. В любом случае, скоро снова всю ночь мигать желтым и пугать птиц, думал я, отсчитывая положенные двадцать секунд.
Нина Ягольницер
Бесстыдница
Сестры Имельды в монастыре сторонились.
Нет, в обители Святой Магдалины, конечно, не чужды были подлинной христианской любви к ближнему. Да и из восьмидесяти двух сестер-послушниц только три оказались там по причине сиротства, все же прочие были отправлены в обитель на перевоспитание судом Святой Католической церкви. Однако сестра Имельда отчего-то все равно никак не врастала в общину раскаявшихся грешниц.
Все у нее было как-то не по-людски, с самого рождения, будто Имельду еще в колыбели отметил своей печатью сам Лукавый (хотя чего ему искать-то в тесных улочках-каруджи, где кроме скобяной лавки папаши Антонио, да трактира, спокон веку не было ничего примечательного).