Млечный путь № 2 2017

– Конечно, правильная, – согласилась Эйлис. – Иными словами, вы все же считаете, что сидящая перед вами женщина может с вами, известным физиком, свободно дискутировать на темы, в которых ничего не понимает?

«Извини, Алиса, – сказал Алекс, – но ты действительно не разбираешься в моделях темного вещества. Тебе не сложно говорить о себе в третьем лице?»

Эйлис хихикнула, осознав, что, видимо, предоставила Штраусу еще одно «доказательство» своей невменяемости.

– Вернемся к проблеме квантового запутывания, поскольку она – самая важная.

– Вы же понимаете, – мягко, стараясь не раздражать собеседника (собеседницу?), проговорил Ковнер, – что, если вселенные и были в запутанном квантовом состоянии в момент прекращения инфляции, то декогеренция очень быстро привела к изоляции миров.

– Нет. Вселенные все еще полностью запутаны, – Эйлис (или Алекс?) тоже говорила мягко и без нажима. – Иначе в нашей Вселенной не было бы темного вещества.

– А это еще нужно доказать! – с неожиданной запальчивостью воскликнул Ковнер и ткнул пальцем в грудь Эйлис. Понял неуместность жеста, покраснел, спрятал руки за спину, пробормотал «простите, миссис, простите», но мнения своего не изменил. – Да, – пробормотал он, – это действительно нужно еще доказать.

– Вы о математике? – осведомилась Эйлис с ощущением, будто все глубже погружается в колодец без дна, как ее тезка из книги Кэрролла, и, как она, должна за что-нибудь ухватиться, чтобы не лишиться рассудка. Собственного рассудка. Она любила Алекса, любила Чарли, но не хотела терять себя и с удивлением подумала, что самоощущение ей дороже любви, и какое счастье – быть собой. Как мог Чарли согласиться на ужасный эксперимент, впустить в свое сознание людей, которых он и не знал толком, в том числе Алекса?

Совсем запутавшись, Эйлис, тем не менее, продолжала уверенно вести разговор.

– Математически это сложнейшая проблема, хотя я еще в прошлом году опубликовал в «Physics Letters» статью, где…

– Читал я вашу статью, доктор Панягин! – воскликнул Ковнер. – Интересный подход, но – не решение, нет, не решение, и вы это знаете!

– Да, – согласилась Эйлис. – Иначе и быть не могло, я не настолько хороший математик, чтобы сделать все сам. Наш разговор вы доказательством не считаете?

– Доказательством чего? – смутился Ковнер.

Эйлис посмотрела на Штрауса, сидевшего на краешке стула, внимательно слушавшего и поглядывавшего на дверь – ждал. Кого? Санитаров? Охрану?

– Запутанности миров, естественно, а не невменяемости Алисы. Перечислю факты. То есть – факты с вашей точки зрения. «Ника», как вы все еще считаете, после коррекции орбиты оказалась в катастрофической близости от Энигмы, то есть от черной дыры – буду пока придерживаться официальной версии. Именно поэтому пропала связь – произошло столкновение, да? Энигма – а если это черная дыра, то радиус эргосферы всего полтора миллиметра – пронизала «Нику» насквозь. Относительная скорость после коррекции была невелика, корабль разрушился в результате действия приливных сил, и остатки, образовав не какое-то время (его, кстати, легко рассчитать) плазменный диск около Энигмы, всосался внутрь эргосферы и перестал существовать для внешнего наблюдателя. Гордон погиб мгновенно. Все так?

– Ну… да, – протянул Ковнер.

«Эта женщина, – подумал Штраус, – запомнила, что сказал Мэтт на пресс-конференции. Память у нее хорошая. Память не страдает при душевном расстройстве».

– Нет! – вскрикнула Эйлис, в горле запершило, и она откашлялась. Алекс в это время продолжал говорить, но слова его Эйлис воспроизвести не смогла, и повторить не могла тоже, потому что не знала, что Алекс говорил секунду назад. Откашлявшись, она продолжала… Алекс продолжал…

– …мы четверо, у вас, на Земле, впали в кому, потому что так проявилась квантовая запутанность. Ваши психологи и клиницисты не принимали этого в расчет, для них квантовая физика – не просто терра инкогнита, но нечто, не имеющее к психической составляющей разума ни малейшего отношения.

– Почему же, – попытался возразить Ковнер, вызвав у Штрауса странную реакцию: тот протянул к физику руку, будто хотел заставить его замолчать, но рука повисла в воздухе, и психолог застыл в неуверенной и неудобной позе. – Физика и психология в последние годы… Впрочем, вы сами знаете, я читал две ваши статьи о проблеме наблюдателя в многомировых теориях Эверетта, Линде и Бома.

– Бинго! – воскликнул Штраус и, поаплодировав, принялся с интересом следить за реакцией Эйлис. Если женщина что-то запомнила из разговоров с Панягиным, проблема наблюдателя, скорее всего, прошла мимо ее внимания. Впрочем, она прошла мимо внимания и самого Штрауса.

– Что вы сказали? – повернулась Эйлис к психологу.

Тот пожал плечами, не желая подсказывать ответ или наводить на конкретную мысль. Разумеется, преуспел.

Эйлис переводила взгляд с Ковнера на Штрауса и обратно, будто ждала от них подсказки, губы ее шевелились, взгляд был обращен в себя.