Ничего она не понимала. А я? Что понимал я?
Странное существо – человек. Даже если не видит чужих снов и не разделяет сознание с четырьмя прекрасными специалистами, которых видел раз в жизни и о присутствии которых знает лишь по результатам проделанной ими в его отсутствие работы.
Но сны я все-таки вижу чужие, и никто не убедит меня в обратном. В пятый уже или в шестой раз мне снится кошмар: я сижу на заднем сиденье то ли машины, то ли легкого самолета, мне хорошо, весело, папа с мамой ведут машину (самолет). Оба сразу? Да, мне так видится. Огромная черная ладонь возникает ниоткуда, сжимает нас в кулак, вокруг начинают сыпаться звезды, много, сыплются, обдают жаром, и я перестаю чувствовать тело, становлюсь духом, призраком, звезды съедают меня, как мухи – кусок тухлого мяса, как грифы – падаль… Я с воплем просыпаюсь – в тишине, передо мной экран компьютера, окруженный рядами указателей, чуть выше носовой обзорный иллюминатор, в нем яркие звезды, которые я сразу узнаю и возвращаюсь в мир. Я кричал? Проверяю звукозапись. Нет, все тихо. Кричал во сне, когда кто-то уходил, а я возвращался.
Чужой сон, и я подозревал – чей. До полета ничего подобного не происходило, а в полете – все чаще. Наверно, Алекс видел мои сны, Джек – сны Амартии. Или это выбросы памяти?
Может, я рассказал бы о своих ощущениях, и пусть Штраус с коллегами поломают голову – чем это нам пятерым грозит. Но я знал, что, если Алекcу, Джеку, Амартии и Луи тоже снятся перекрестные сны, они ни разу об этом не обмолвились в разговорах с ЦУПом. Я прослушивал сеансы связи, командиру необходимо быть в курсе.
Двадцать пять часов до пролета.
И мне кажется, что «Ника» пролетит мимо Энигмы, ничего не обнаружив, кроме того, что было известно и до старта. Единственным результатом нашей экспедиции будет уточнение орбиты черной дыры – если раньше положение вычисляли с ошибкой в пятьсот километров, то теперь будут знать с точностью до двух-трех метров. Маленький шаг для человека, огромный – для науки.
И кому это надо, на самом-то деле?
Хочется спать. Рановато, я бодрствовал всего три часа. Но кто-то рвется в сознание, кому-то очень нужно. Алексу? Скорее всего. Не терпится проверить свои предположения, я его понимаю. А может, Джек? Амартия?
Глаза слипаются, и, еще не уйдя, я уже вижу сон. Или воспоминание? Мы с Эйлис в Йеллоустонском парке. Никогда мы там вдвоем не были, но я узнаю: вот вулкан, а вот гейзеры, которые можно увидеть на рекламых постерах. Я обнимаю Эйлис за плечи, а она приподнимается на цыпочки и шепчет мне в ухо: «Чарли, я должна тебе сказать: я люблю…» Окончания фразу я не слышу: вулкан взрывается, гейзеры захлебываются ревом, по небу пролетает ослепительно яркий болид.
«Кого она любит?»
Я не один. Просыпаюсь и отчетливо чувствую. Понимаю, что это – остаток сна, неожиданность пробуждения. Не часто, но со мной такое бывало: просыпаешься в своей постели, рядом любимая женщина, но я ее не знаю, и окна, сквозь которые ярко светит поднявшееся над соседними домами солнце, – я впервые их вижу. Поразительно. Где я? И сразу узнаю: как это хорошо, Эйлис спит, значит, и я могу поваляться, солнце слепит, значит, вечером я забыл задернуть шторы, пусть слепит, вставать неохота…
Как сейчас. В первое мгновение не узнаю ни экрана с бегущими строками, ни звезд в иллюминаторе… Где я? То есть – мы? Отчетливо ощущаю, что нас здесь двое, и понимаю, что такого быть не может.
«Да ладно, – говорю себе, – ты не можешь меня не узнать, я тебя уже семь минут дожидаюсь».
«Семь минут назад я спал, – говорю себе. – Кто-то здесь был, конечно. Не я».
Панягин – вижу на экране. Говорил с ЦУПом, стандартная передача данных и обмен новостями. Поел. Дальше. Проверка наблюдательного материала. В этом я не очень разбираюсь, хотя основное, конечно, понятно и мне. Все как обычно. В смысле: ничего. Излучение Хокинга: ноль. Излучение диска: ноль. Микролинзирование: ноль. То есть не актуальный ноль, конечно. Измерены верхние пределы. Если Энигма излучает и влияет на движение пролетающих мимо фотонов, то все это так мало, что пока приборами не фиксируется. Подлетим ближе…
«Ничего не изменится, – говорю себе. – Эти верхние пределы ниже расчетных значений для черной дыры массы Энигмы. Если бы там что-то было, приборы уже сейчас должны были фиксировать. Хотя бы на уровне двух сигма».
«Через несколько часов, – говорю себе. – После коррекции орбиты…»
«Коррекцию провели семь часов назад, – напоминаю себе. – Хьюстон пересчитал орбитальные параметры – наши и Энигмы, – Амартия согласился, что коррекцию нужно сместить во времени, все прошло штатно, можешь проверить».
«Сейчас», – говорю себе и просматриваю журнал: верно, коррекция была в семнадцать двадцать три мирового времени, три коротких импульса по две секунды, расход горючего… так… углы… закручивание… Нормально. И должно было быть нормально – Амартия свое дело знает. Значит, мы уже семь часов летим по орбите, которая должна пройти на расстоянии трех километров от Энигмы. Штатно. Я рад. Надо будет написать Амартии, что он молодец.