Млечный путь

— Насчет красоты не знаю. Да и какая там, к черту, красота? Убийство — оно и есть убийство. Но крови не было, это точно. Ни капельки. У меня спицы из особого сплава, — похвастался я, — сверхтонкие и сверхпрочные, на оборонном заводе изготовили. Бабка ими вязала деду тончайшие рейтузы из австралийской шерсти. Заточены под особым углом. Вошли, как в масло, и никаких следов, даже пятнышка не осталось. Пусть теперь следователи поломают голову.

— Станут они тебе ломать голову из-за какого-то фальшивомонетчика, — отмахнулся Корытников.

— Не ты ли только что сказал, что на меня охотится вся московская полиция?

— Мало ли что я сказал, — проворчал он. — Скорее всего, напишут: умер от инфаркта. Тем более что…

— Тем более что покойный был гипертоником, — подхватил я.

Корытников подошел к окну. Он стоял ко мне спиной и смотрел, как валит снег.

— И что же мне теперь делать? — нарушил я молчание.

— А ничего не делать.

— А миллион?

— Можешь растопить им печку: он фальшивый. Это стопроцентно. Ходи на работу, как будто ничего не случилось. Сиди себе спокойно в своем издательстве и не рыпайся. Учись терпению. Умей выжидать. Учись у кота, который сидит возле сахарницы, в которую попала мышь. Кот сидит себе и жмурится: он знает, мышь никуда не денется, мышь достанется ему. Вот он и сидит, вот он и жмурится. От сладостного предвкушения. Иной раз предвкушение наслаждения по силе ощущений сродни самому наслаждению. С особой остротой и болезненностью, — Корытников продолжительно зевнул, — начинаешь это понимать тогда, когда тебе переваливает за шестьдесят.

— Ты что, предлагаешь мне любоваться сахарницей?

— Я, кажется, уже говорил сегодня, что ты дурак?

— Говорил. И притом дважды.

— Да, чтобы не забыть… у меня в самом неотдаленном будущем появится для тебя работенка, — Корытников резко повернулся и подошел ко мне, — есть тут одна идейка. Она пока еще сырая, не оформилась, не обкаталась, но дело может быть… такое… словом, грандиозное, восхитительное дело! — Он положил руку мне на плечо. — Разумеется, тебе надо будет тщательно подготовиться и хорошенько экипироваться. В кого бы ты хотел перевоплотиться на этот раз?

Я вспомнил о лондонском ограблении.

— В адмирала! Адмиралом хочу быть!

Корытников с сомнением посмотрел на меня.

— Интересно, где ты раздобудешь мундир адмирала?

— Там же, где и шубу Деда Мороза.

— Что ж, это все-таки лучше, чем новогодний дедушка. Илья, прошу тебя, отнесись к нашей работе серьезно, шутки в сторону! И для поддержания себя в тонусе не забывай каждодневно душить по коту. Но не того, что сидит возле сахарницы. И не дай тебе бог напортачить на этот раз!

Глава 5

Издательский дом «Олимпиек», в одной из редакций которого я уже почти 20 лет просиживаю штаны, находится в самом центре Москвы.

Редакция обосновалась в нескольких комнатах на последнем этаже старинного здания, обшарпанным фасадом обращенного в Малый Кисельный переулок. Какие-то высоколобые мужи из Общества охраны памятников старины некогда признали здание шедевром русского модерна. Поэтому его не сносят. А стоило бы. Не знаю, какой это модерн и какой это шедевр, но выглядит оно омерзительно, по-моему, эта рухлядь похожа на изъеденный червями гигантский тульский пряник. Внутри все прогнило, последний ремонт делали, наверно, еще при Екатерине Великой. В каждой комнате стоят бездействующие изразцовые печи, в которых навеки погребены рукописи начинающих авторов. Уже при мне подгулявший завхоз попытался использовать рукописи по прямому назначению, то есть для растопки. Но потерпел фиаско — невежда, он не знал, что рукописи не горят!

Кроме печей от прежних времен остались большие черные тараканы — сообразительные, неуловимые, несгибаемые, как легендарный террорист Камо. Их морят, сколько себя помню, не жалея сил и, самое главное, средств. Но таракан, как известно, насекомое бессмертное, и, когда все живое перемрет, а я верю, что это прекрасное будущее не за горами, по земле будут разгуливать только эти мерзкие твари.

Здание это, по слухам, некогда принадлежало Товариществу братьев Баклушиных. Кем были эти братья, и существовало ли вообще когда-либо такое Товарищество, не знает никто.

Набираю номер Леона Дергачевского, знаменитого автора детективов. Знаменитым его сделал я, я его создал, взлелеял, так сказать. Дергачевский мне нужен позарез: без его подписи под уже написанным текстом горит моя полугодовая премия. А это какие-никакие деньги, на которые можно пару-тройку раз с девушкой сходить в приличный кабак.

— Этот сукин сын Дергачевский, видно, запил! — восклицаю я в сердцах. — Опять придется расписываться за него.