Млечный путь

Жизнь приучила меня сомневаться во всем. Думаю, в предсмертном письме Бутыльской далеко не все правда. Ей хотелось так думать, ей хотелось думать, что она ловко управляет людьми и искусственно создает жизненные ситуации. Но так ли это?

Я лежал на кровати, рядом по-детски посапывала моя будущая жена. Что ждало нас?.. Впереди была жизнь, которую, сколь бы мучительна и прекрасна они ни была, мне предстояло оттрубить от первого звонка до последнего. Надеюсь, последний прозвенит не скоро. Жизнь шла полосами. Вернее, волнами. Грязная волна накрывала кристально-чистую, потом новая, чистая, смывала грязь, потом опять — грязная, и так без конца.

Мир людей всегда был полон загадок. Письмо Бутыльской мало что прояснило. Даже, скорее, прибавило вопросов. В которых мне было лень разбираться. Но кое в чем все же разобраться стоило. Например, в том, что касалось осведомленности Бутыльской «о кружевах, которые плели Корытников, Фокин, Геворкян и кто-то еще», кто оставался, так сказать, за кадром. Это наводило на мысль, что за всеми моими приятелями и неприятелями стоят силы, действия и намерения которых мне никогда не предугадать и не предотвратить. Она на это, говоря об «этажах», прямо мне указала. Я по-прежнему оставался пешкой. И с этим мне предстояло жить.

Глава 53

Я сею смерть. Сам того не желая, выкашиваю всех, с кем меня сводит судьба. Умерла Рита. Вот уж не ожидал, что эта полная жизни девушка, у которой на уме были только развлечения и удовольствия, закончит свои дни в столь молодом возрасте. Умерла она при родах. Такая редкость в наши дни! И такая вопиющая несправедливость.

— Сапега, ты так и не выполнил своего обещания, — сказала она мне за неделю до родов. Она сидела в кресле на открытой веранде лицом к городу, который тонул в жарком августовском мареве. Я стоял рядом и курил. Мы опять жили в моем доме на берегу красивой реки.

— Какое еще обещание? — переспросил я. Рита выглядела прекрасно. Огромный живот ее не портил.

— Поцелуй меня.

— От тебя пахнет свежим ветром, — сказал я. — Так какое обещание?..

— Когда-то ты обещал мне бушующий океан.

— Вот родишь, будет тебе океан.

— Сапега, я боюсь.

И тут она разрыдалась. Я с трудом ее успокоил. Я вытирал ладонями ее лицо, мокрое от слез.

Потом она плакала не раз. Я слышал, как по ночам она зажимала себе рот руками, боясь разбудить меня.

Ребенок выжил. И я остался с этим ребенком, как говорится, на руках. Сначала я растерялся. Прижимая мальчика к груди, орущего, плачущего, мокрого, я не чувствовал себя его отцом. Ребенок был теплый, мне показалось, что я прижимаю к груди щенка. И тут ребенок затих. Он сделал какое-то едва уловимое движение. Это решило все. И навсегда.

На столе лежало колечко с зеленым камнем. Сын да это колечко — вот все, что осталось от Риты. Я был ее любовником. Не первым, не десятым и даже не двадцатым. Но — последним. Было чем гордиться. А она так и не увидела бушующего океана.

Глава 54

Прошло пять лет.

В Мушероновку я поехал с сыном. Приехали утром, стояла ранняя осень, и солнце еще грело по-летнему. Задержались на платформе, провожая глазами уходящую электричку. Когда-то я любил поезда. Пусть и Илюша полюбит. Я взял его за руку. Вышли на привокзальную площадь. Над площадью клубилась розовая пыль. Притормозили у магазина, из открытой двери которого пахнуло ржаным хлебом.

Пересекли шоссе, и вот она, дубрава, знакомая с детства. Если умирать, то здесь. Или чуть дальше, у колокольни с крестом на макушке. С покоем в душе. Впрочем, покой, как и смутную грусть, облагораживающую душу, а также блаженное томление духа надо не только баюкать в себе — их требуется заслужить. Или завоевать.

А что, если самого себя приколотить к кресту? Будет ли это святотатством? Или станет религиозным подвигом? Приколотить себя к кресту… Вколачивать в себя, в свою плоть гвозди — задача, не простая даже для мазохиста. Да и без помощника с этим делом, требующим сноровки и самоотвержения, не обойтись: я правша, прибив к кресту левую руку, чем я буду вколачивать гвоздь в правую? Лбом? Наверно, лучше попросить кого-нибудь, какого-нибудь случайно подвернувшегося отзывчивого прохожего с молотком и гвоздями под мышкой, оказать мне такую услугу.

Мы брели по лесной тропке. Вокруг ни души. Отзывчивые прохожие не попадались.

Я шел и дивился. Мне казалось, что дубы стали ниже ростом, а я вырос сам, став сказочным великаном, и попал в волшебный игрушечный лес, где щебетали разноцветные птахи и прятались под деревьями мохнатые зверушки.

Мы сошли с тропинки и углубились туда, где был гуще молодой лес, состоявший из дубняка и зарослей орешника. Я выбрал место между двумя кустами, сорвал гроздь поспевающих орехов и сел на траву. Притихший Илюша сел рядом, прижался ко мне и потерся носом о мое плечо. Дышалось легко и свободно, хотелось вобрать в себя весь лесной воздух и не выпускать его из себя, пока он не пропитает голову и сердце.

Осень все же давала о себе знать: в воздухе бродили пьянящие запахи прелой листвы и пожухлой травы. Мне казалось, что пахнет дорогим трубочным табаком.