Казалось бы, подумаешь - ничья, не поражение все же. Но не это муторит душу, мучительно давит сердце, и хочется после обмена рукопожатием расспросить соперника о житье-бытье: какого он рода? Уж больно похож... но память не вылавливает какой-нибудь узнаваемый образ. Подобное неведение хуже зубной боли, донимает и не позволяет отвлечься. Вопросов куча. Но...Кому их задавать? Где же тот парень? Был-был, и исчез, словно растворился в воздухе. Только что пожимали друг другу руки, только что принимали поздравления за отлично проведенный бой, и на тебе - сбежал от расспросов-объяснений. А ведь догадывался, стервец, будут и расспросы и потребуются объяснения: где тренировался, кто его тренер, и, главное, с какого видика и почему скопировал чужую манеру ведения поединка?
Но был человек, и нет человека. А вопросы остались. И держи их взаперти вместе с гнетущей душевной болью. Либо... Поклонись рюмке, боль и расплещется. А что? Слабо? В одиночку слабо, но отнюдь не в компании. Хотя, конечно, какая компания - ты да Гриэль, старый друг и армейский сослуживец. С ним и выпить не грех, и язык развязать не проблема.
- Откуда ты выкопал, этого Дон Кихота? Чемпион ему не авторитет. Бросается с открытым забралом, как на ветряную мельницу.
- Он сам объявился, как прослушал по радио, что мы тут проводим соревнования.
- Отчего же ты поставил его против меня, не проверив, способен ли он выстоять?
- Это особая история. Правду сказать - не поверишь. А врать не научен.
- Не хитри! Молчание здесь - не золото.
- Тогда кушай на здоровье. Да не подавись.
- Ну?
- Он назвался тобой.
- Что-что?
- Тобой, но не дня сегодняшнего. А более чем сорокалетней давности. И уточнил, ровнехонько из 1967 года. Вот я и надумал спустить вас с поводка. Интересно все же, кто кого? И убедился: закваска у вас стоящая, одним поваром приготовленная.
- Но ведь такого...
- Быть такого не может. Согласен. А вот - нате вам, кушайте на здоровье, если не подавитесь нокаутом.
- Спасибочки. Не подавились Сработали один в один, будто и впрямь близнецы-братья.
- Да не братья вы, дойди умом, врубись наконец!
- Ум в этакую даль ходить отказывается.
- А фантазия?
- Какая, к черту, фантазия! Моя реальность гораздо круче, если говорить опять-таки о жизни. И в этой реальности, доложу в скобочках, чтоб не для огласки, зарегистрировано у меня также нечто необычное - встреча с НЛО. Секундная, как вспышка молнии, и без какого-то похищения.
- Откуда же взялся твой двойник?
- Откуда-откуда... Стало быть, из молодости, если поверить ему на слово..
Молодость... Сколько не старей, как ни обрастай морщинами, а молодость не уходит, всегда с тобой. Стоит только вспомнить о ней, как она тут как тут.
- Здрасте! Вы ко мне?
- Надеюсь, что по адресу.
- Поконкретней нельзя?
- Мне бы в 1967 год, в Сигулду, на крутой бережок Гауи.
- Пожалуйста, двери не заперты.
И...
Мы разложили костерчик, открыли бутылочку сухого вина. И в честь летнего туристического сезона приняли на грудь. Представляю компанию: брат мой с женой, я да моя подруга Галка.
Ближе к ночи, когда стало смеркаться, мы залезли в спальные мешки: по двое в один. И сделали вид, что заснули. Но мне не спалось.
- Извини, - пробормотал я.
Реакция на сухое вино - известная. Я выбрался из палатки, и первое, что бросилось в глаза: это раскаленные угли, ярко попыхивающие искрами. "Придется на обратном пути водой их залить, а то еще ветерком разнесет - и пожар, - подумал я и вышел на отвесный берег. Подо мной, на глубине чуть ли не в десять метров, светилась Гауя, любящая завлекать неосторожных пловцов в омуты и водовороты. Но сверху она выглядела совершенно не опасной. И вдруг ее покрыло волнистой тенью. Я поднял глаза вверх, и увидел прямо перед собой, метрах в ста, летающую тарелку, попыхивающую изнутри жемчужным огнем, с иллюминаторами перламутрового свечения. Свет был настолько ярким, что я непроизвольно зажмурился. На секунду, как мне показалось, не более. Однако потом, когда вновь попытался взглянуть на космическую гостью, тарелки и след простыл. А вот там, где она играла перламутровым огнем, небо посветлело, да и не только там - везде. Я обернулся к палатке, вспомнив, что так и не загасил искрящие угли. К моему недоумению, костер прогорел вовсе, угли превратились в серый порошок, будто и для них, как и для неба, время переключило коробку скоростей, и в те две-три минуты, необходимые мне для освобождения от излишков сухого вина, вместило несколько часов.
В палатке все спали крепким предутренним сном. Я не стал никого будить, пристроился на пеньке рядом, раскрыл походный блокнотик и стал эскизно по памяти набрасывать привидевшуюся небесную тарелку.