Млечный Путь, 21 век, No 2(43), 2023

Через несколько часов я уже вступал в Мухтафи. Проводник ответствовал стражам, осматривавшим мою нехитрую поклажу, что это не простой гость, но личный посланник самого султана Турана Мухаммеда Тарагая ибн Шахруха ибн Тимура, а потому меня без всяких задержек впустили в город. Ложь, которую я использовал, дабы отправиться в сей путь и которая ныне камнем лежала на моей совести, - я надеялся отмолить ее по возвращении, припав к стопам своего господина и правителя. Следом за мной двигался верный Селим, которого я только и взял в эту поездку, он вел за собой под уздцы лошадь с поклажей. Вертя головой, я непрерывно спрашивал Юсуфа, не раз бывавшего в Мухтафи, но ни разу не остановившегося в городе хотя бы на одну ночь, о том или ином здании, пока наш верный проводник, которого за время пути я недостойно подозревал в нежелании делиться секретом пути в столицу крохотного государства, не стал сам, без подсказки, рассказывать о том или ином строении, попадавшимся нам на пути. Вот там располагалась чайная, здесь театр, дальше виделся дом старшего купца, за ним дом собраний гильдии чеканщиков, далее следовал огромный крытый базар, надежно защищавший торговцев и покупателей летом от иссушающего зноя, зимой от лютых метелей. А далее, окруженный частоколом кизила, виделся дом собраний, библиотека, сторожевая башня, виденная мной на подъезде к городу, построенная для скорейшего оповещения жителей о всевозможных бедствиях. Я едва не свалился к ногам собственного коня, так долго любовался ее сияющим мраморным величием, поражаясь могуществу и сказочным богатствам здешних правителей.

Не менее часа ушло у нас, чтобы добраться до дворца правителя, столь неспешен и извилист был путь, а по истечении оных, мы предстали перед гранитным стилобатом мощного строения, врезавшегося в гору, и как оказалось, являвшегося ее частью. Гонец, оповестивший правителя о моем визите, уже предстал предо мной в сопровождении одного из слуг государя, пожелавшего провести нас в палаты, дабы свершить омовение, помолиться и отдохнув с дороги, вкусить обед. Сам государь предполагал принять меня назавтра, после полуденной молитвы. Поблагодарив правителя за столь большое великодушие, я устремился в комнаты, отданные мне на время визита, и первым же делом достал восток, подаренный милой Лейлой, второй женой, дабы вознести хвалу всеблагому. И затем уже, очистив душу благодатью вседержителя, отправиться в баню, омыть тело и отобедать.

Вечером я слишком устал, чтоб еще раз побродить по городу, любезность правителя сих мест не знала границ, ибо он послал мне провожатого для сего времяпрепровождения. Но моих сил хватило лишь на вечернюю молитву, после которой я, словно сноп, повалился на кровать и проспал вплоть до позднего утра.

Утром же случилось немыслимое - словно безумец, ленящийся откликнуться на зов, я проспал намаз. Когда очнулся и глянул в окно, заметив сколь высоко солнце встало, осветив вековечные шапки гор окрест, не поверил собственным глазам. Первая мысль пролетела - опоили - ведь никогда прежде подобного со мной не случалось. Я подхватился, бросился к двери, все еще не в силах поверить происшедшему: к моему изумлению, Селим еще тоже спал. Когда он очнулся от моих толчков, тоже не мог понять, что произошло, тоже начал кивать на питье, чай моему верному слуге показался нектаром, что подают не люди, но гурии. А после повалился снопом передо мной, пытаясь вымолить прощение, что не разбудил в должное время.

Оставив Селима, я вернулся в свои покои, где метался меж стен, точно безумец, воистину в те минуты я напоминал Меджнуна, и лишь много позже пришел в себя. Последний раз, когда я не молился на рассвете, было время моей тяжкой болезни. Тогда язык мой столь присох к небу, что я не в силах был пошевелить им. Я молился про себя, пытаясь продраться сквозь пелену горячки, благодаря всеблагого: и за тяжелое наказание или испытание, верно, последнее, но тогда мне о том еще не было ведомо, и за сладость грядущего от него избавления. Так и случилось, а теперь, как я мог объясниться с властителем небес? Какую извинительную фразу построить, чтоб заслужить его прощение?

Сказано: "Я сотворил джиннов и людей только для того, чтобы они поклонялись Мне". Это и есть смысл и суть всякого существования, мера мер и весть вестей. Что может быть возвышенней и прекрасней пятикратной молитвы, что сравнится с ней в человеческой юдоли, что вознесет всякого выше ежедневного устремления к свершению ее? Пропуск или искажение хотя бы единой влечет за собой семьдесят лет адского пламени, и еще четырнадцать бед - пять в этой жизни, три по смерти, три в могиле, и три при воскрешении. И что я смогу ответить в оправдание, какую меру положу на другую чашу весов, когда мой грех будет взвешен и определен?