Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

я уплетаю солнечные гренки,

а мама рядом ссорится с отцом.

Потом уходит. Ты насколько? На день?

Не исчезай, не отпускай, не надо…

Давай, чтоб вышел месяц, дилли-дон,

черники алюминиевый бидон,

нельзя ходить за дом и за ограду,

там борщевик, не взрослая пока,

хранить в коробке майского жука,

старательно подписывать конверты,

и в речку палочки бросать с моста,

чтоб больше никогда не вырастать

до метр семьдесят, до зрелости, до смерти.

А зеркало таращится с трюмо

в молчание, пронзенное лучами,

глядишь и ничего не замечаешь,

ни мамы, возвратившейся домой,

ни как пылинки в воздухе качались.

ЗАРУБОЧКИ

Я повстречала мальчика,

Пригоженького мальчика,

Заплаканного мальчика

С душой пока что голенькой

Под липой за грибком,

Откуда алкоголики,

Смеясь, прогнали мальчика.

О чем ты плачешь, лапочка,

О чем или о ком?

Сказал малыш:

— Обидчики! Какие все обидчики,

Сплошь дядьки и обидчики!

Как жить в миру таком?

А я сказала:

— Мальчик мой,

Оставь ты речь запальчивую

И проясняйся личиком.

Ты просто сам обидчиком

Не стань, другим обидчиком,

Не стань себе обидчиком,

Бессонным мужичком.

— Держи, — сказала, — ножичек,

Возьми мой старый ножичек,

И если с кем негоженько

поступишь, не зевай –

На липе ставь зарубочку,

Зарубочку, зарубочку,

Чтоб пакости и грубости

Свои не забывать.

И вот смотрю — зарубочка,

Назавтра же — зарубочка,

Зарубочка одна,

Но если не разглядывать,

Не знать, да и не мудричать,

Почти что не видна.

А это червячоночка,

Худого червячоночка,

Невинного ни в чем, ни в чем,

Он взял и растоптал.

Случайно, не случайно ли?

Я говорю:

— Печальненько,

Все это так печально, но…

Но ты, малыш, не мучайся,

ведь ты еще так мал.

Потом — опять зарубочка,

Еще, еще зарубочка,

По глупости, запальчивости.

Считаешь — больше ста.

Зарубки вместе с мальчиком

Вдруг стали вырастать.

Потом иду — нет липоньки,

Один пенек от липоньки

Торчит еще немножечко.

И мальчик мне:

— Так влип я, блин…

Какой же я дебил!

Я этим самым ножичком…

Твоим дурацким ножичком…

А липонька все видела,

И я ее срубил.

Погода заволакивалась,

Хмурыжилась с тоской.

И я с ней вместе плакала,

Так плакала, так плакала

Над мальчиком, над липонькой,

Над участью людской.

По сердцу время кликает,

Грешочки упаковывает.

Иду сквозь годы скованные

И вижу мужичка.

То — Мальчик Мальчиковывич

Глядит на червячка,

Стоит у тонкой липоньки,

Худой цветущей липоньки,

О нас цветущей липоньки,

Которую он вырастил

У старого пенька.

Лада Пузыревская

* * * Она говорит: я выращу для него лес. А он говорит: зачем тебе этот волк?.. Не волчья ты ягода и, не сочти за лесть, ему не чета. Он никак не возьмет в толк,

что сослепу просто в сказку чужую влез. Смотри, говорит: вон я-то — совсем ручной, а этот рычит недобро, как взвоет — жесть. И что с него проку? И жемчуг его — речной, и в доме — опасность, слезы и волчья шерсть. Она говорит: но росшие взаперти — мне жалость и грусть, как пленные шурави. И кто мне, такой, придумывать запретит то небо, в котором — чайки. И журавли… А он говорит: но волк-то совсем не в масть, он хищник, не знавший сказочных берегов, и что будешь делать, когда он откроет пасть, ведь ты не умеешь, кто будет стрелять в него? Она говорит: а я стану его любить, взъерошенным — что ни слово, то поперек, больным и усталым, и старым, и злым, любым. Но он говорит: а волк твой — тебя берег?.. Как в «верю — не верю» играют на интерес, ничейная жизнь трепещет, как чистый лист. И сколько осилишь ведь, столько и пишешь пьес, ищи свою сказку, их всяких здесь — завались. А волк все глядит и глядит в свой далекий лес. * * * И стал декабрь над городом. В лотках дымятся шашлыки, но чай — не греет. Старухи в наспех связанных платках торгуют всякой всячиною, ею они кормиться будут до весны и умирать — безропотно и просто, не выдержав безмолвной белизны… Страна в сугробах, мы ей не по росту. Ей — запрягать и снова в дальний путь, спасать Фому, не спасшего Ярему. Нам — на стекло узорчатое дуть и пульс сверять по впадинам яремным, где голову случилось приклонить, а не случилось — так обнять и плакать. Пусть шар земной за тоненькую нить не удержать, так хоть стекло залапать. Не нам стенать, что жизнь не удалась, таким не одиноким в поле чистом — здесь только снега безгранична власть и снегирей, приравненных к путчистам. Зима полгода, правила просты — верь в свет в окошке, не в огни таможен и просто чаще проверяй посты. Ползи к своим, хоть трижды обморожен.