– Пусть будет абстракция. Бывают патисье-артисты-абстракционисты?
– В общем-то, должны быть. Пирожное почти всегда кубическое… Остается только усовершенствовать куб… Когда у нас свадьба? – Деловито осведомился он.
– А я еще не в курсе, – невеста посмотрела на него вопросительно.
– Так и я не знаю… – он смотрел на нее растерянно.
Было смешно и весело. Марина принесла бумагу и цветные маркеры, и они стали рисовать торт… медленно передвигаясь по поверхности и забираясь между слоями, в суть вкуса, и вглубь веществ. Произведение, которое они задумали, вдохновляло их обоих. Огромный свадебный торт – греза любой беззаботной невесты. А если это совершенное произведение абстрактного искусства к тому же вершина карьеры жениха, то свадьба становится их совместным бенефисом.
Неужели это чудо вершится наяву? Марина совершенно не понимала, как ей удалось стать беззаботной невестой. Она полюбила чудака-толстяка Степу просто потому, что он полюбил ее. Она давно не верила, что кто-то на свете умеет любить, и была благодарна. Ведь ей пришлось хлебнуть горя лукового.
Она уже была замужем. По молодости и глупости выскочила за парня с дурными наклонностями, Лучка Малинкина, Лукьяна то есть. Где она такого откопала? Очень просто, на своем же курсе. Он учился слегка, зато мошенником был усердным. Лук тогда уже связался с компашкой, которая промышляла воровством и подделкой документов. А Марина собиралась его перевоспитать и приохотить к учебе. Пожалела его «молодую жизнь». А он еще и пел, тренькая на гитаре, обворожительно. Шпарил шансон, а она вознамерилась научить его исполнять сонаты. И в особенности – петь ей романсы. Подарила даже ноты. Лук пришел тогда в недоумение – никогда не видел таких закорючек. В общем, полюбила Марина со всем юным пылом и романтизмом, с надеждами и иллюзиями… А Лук прельстился миловидностью и хлопотливостью Марины и обещал исправиться. Но исправляться не стал, потому как его дела ладились, ему помогал родной дядя Паша, которому он и подражал. Институт сделался ему совсем по барабану. Так Лукьян стал Марининым «горем луковым». Между ними раскинулось целое поле непонимания и брани. Сухая нива. Марина осознала поражение и поставила крест на своих надеждах. Жалко было Лучка, она ведь уверена была, что без нее он пропадет. Она бы не выгнала его, страдала бы еще бог весть сколько… Но Лук кстати подцепил какую-то небрезгливую Мурку и утешился. Расставание завершили официальным разводом. Однако Луку не повезло – свои же скоро его пришили.
И теперь Степа представлялся Марине человеком кристальной честности – он как будто был создан из прозрачного кристалла. Он не только не умел врать и воровать, казалось, у него и мысли дурной никогда не было. Как же его не любить, такого цукатного?
Над городом висел сумрачный ноябрь. Евгения Георгиевна по-прежнему добивалась ветеранской надбавки к пенсии. Теперь она ползла из Пенсионного Фонда по направлению к дому, зализывать раны. Уже завидела очертания подъезда, последние усилия, и можно лечь и плакать в подушку, обнимая теплую живую псинку-овечку по прозвищу Метель. Марина заметила соседку и остановилась.
– Что с вами, Евгения Георгиевна?
– Остатки жизни забирают. Четыре часа просидела в очереди, для того чтобы мне опять нахамили и прогнали! Не хочу, чтобы им светило солнце! Да будь они прокляты! Да не видят они белого света! Да обрушатся на них их канцелярские папки!
Марина и ее жених поохали, покачали головами, но видно было, что не расслышали, не поняли… Где им – здоровые, беззаботные. Только Метелька все понимает…
– А мы идем подавать заявление. Женимся, – похвасталась соседка.
Обитательница морфем подняла взгляд на парочку. Быть может из-за того, что она неотчетливо видела, картинка представлялась вполне фантастической. Нарядные и веселые жених и невеста. Парочка угодила в этот голый, хмурый и холодный двор как будто из финала детской сказки. Старушка покачала головой.
– Непростое это дело. Заранее сделайте по две ксерокопии с каждого документа. Со всех страничек, даже пустых. Иногда очень трудно найти копировальный аппарат, и из-за этого все срывается. Поздравлять рано…
И Евгения Георгиевна ушла.
Глядя вслед старушке, жених в недоумении спросил:
– Кто это? Она в своем уме?
– Это моя соседка, она экспрессивна, очень. Потому что профессор литературы! Она на войне была, ей почти девяносто лет. И до сих пор у нее голова была совершенно ясная… – объяснила невеста.
Заветный кабинет, где пишутся акты гражданского состояния, то есть вершатся человеческие судьбы, оказался обшарпанным, со старой канцелярской мебелью, хранящей безобразие прошлого, и даже позапрошлого, а может быть, и позапозапрошлого веков. Довершала безобразие картина в золотой раме. Но сюжет был милый, домашний – покосившаяся избушка. А за столом восседала Милочка, ну, Милок, столоначальница леопардовой масти.
Жених с невестой подали ей документы, Милок взяла и стала выкладывать их наподобие пасьянса.