Млечный Путь, 2012 № 02 (2)

Лягушонок сидел на полотенце, обхватив лапками серое брюшко. Я попыталась обмотать его туалетной бумагой, но лягушонок разматывался, насмешливо высунув розовый язычок. В конце концов он был спеленат и водворен в бумажную коробочку из-под энципальмеда. Веселый лягушонок, а глаза грустные. Как у Мошико. С «папой» лягушонка я познакомилась три месяца назад…

…Из моря торчала голова в красной панаме.

— Можно влюбиться с пэрвого взгляда? — спросила Голова. Я ответила:

— Нет.

Голова захохотала:

— Тогда завтра приду.

Я развернулась и поплыла в другую сторону.

Назавтра Торчащая Голова обратилась ко мне, как к старой знакомой:

— Хатите шиколад?

Из воды показались волосатые руки. Руки приподняли панаму и сняли с лысины две маленькие шоколадки в полиэтиленовом пакетике. Пакетик и обертки полетели в воду. Заметив укоризненный взгляд, Голова сказала:

— Нэ волнуйтесь, буду виходить, цилофан забэру. Вас зовут Ира, да? Я Мошико.

От шоколадок я отказалась. Мошико запихнул в рот сразу обе плитки и, причмокивая, спросил:

— Вы на машине? Отсюда куда поедете? В Лод? Я с вами поеду, мне тоже надо в Лод.

Я нарочно грубо ответила:

— Никуда вы со мной не поедете.

И снова попыталась побыстрее уплыть. Голова закричала мне вслед:

— Зачэм вы так нэкрасиво! Мне в Лод трэмя автобусами…

Я решила, что отделалась от приставучей панамы, но, когда выходила из моря, услышала:

— А я с вами еду. Мне надо в Лод.

Меня обогнали огромные ягодицы, облепленные красными трусами. По центру трусов шли белые звезды. Звезды подпрыгивали в такт музыке, доносящейся из пляжного ресторанчика. Потом звезды исчезли, и появились колыхающийся, нависший над резинкой живот, двойной подбородок и крупный, словно стекающий с лица, нос. За толстыми стеклами в старомодной оправе — глаза обиженного мальчика, которые стали еще обиженнее, когда я сказала:

— Вы со мной не едете. Отстаньте уже.

На третий день стоял сильный туман. Море было нежным и гладким, и даже крошечная морщинка не портила абсолютно ровную поверхность. Сильный запах йода от водорослей опьянял. Молочная пелена стерла привычный глазу пейзаж. Я уже не знала, в какой стороне берег. Это раннее утро походило на продолжение сна, и меня не удивило, когда из туманной завесы послышалось:

— О рай да, о рай да, о-оо!!!

Я поплыла на «о-о-о» и увидела хор голов. Знакомая красная панама выводила:

Мивал гурии-аши мара, сулма тин, тин гэй пара
Мивдиевда арда брунда, артс мииго кхтамад пара…

За ней вступили белая кепка, панама «хаки» и соломенная шляпа:

О рай да, о рай да, о рай да, о рай да рай да-а-а
О рай да, о рай да, о-о-о-о
О рай да рай-да о-о-о-о…

Я подплыла ближе и остановилась возле двух заслушавшихся «динозавров» в зеленых ластах и плотно обтягивающих головы зеленых силиконовых шапочках. Динозавры, поблескивая огромными плавательными очками, одобрительно кивали в такт. К моему огорчению, хор после этой песни расплылся в разные стороны, осталась лишь красная панамка. Панама еще немного потянула «о-о-о», потом показала на уплывающего «хаки»:

— Хароший мужик. Он, во-первых, композитор: играет на гитаре… Генераль… Я сам в восемнадцать лет переплыль Ла-Манш. Двадцать литров вода выпиль.

— А сейчас? — спросила я. — Сейчас вы все еще умеете плавать?

Мошико сунул мне панаму. Голова ушла под воду, а на ее месте всплыли белые звезды. Звезды несколько секунд покачались на воде, потом Мошико вынырнул, фыркая и отплевываясь, словно большой кит.

— Я на Куре вырос. Заберете в Лод? У меня сейчас машина в гараж. Амэриканская. Очэнь большая. Но она мне нэ очень нужна: у меня самолет есть. Малэнький. Он только до Грузии может. Мне брат каждое утро из Тбилиси прэссу передает. А когда у брата нэт времени — я сам за газеты прилетаю. Забэрете меня? Я вам завтра кукли принесу.

— Чего вы мне завтра принесете? — не поняла я.

— Кукли, кукли, вот такие, — Мошико руками показал, какие куклы.

— Не надо мне ваших кукол!

Но после «о рай да» я уже не могла отказать.

В машине Мошико долго возился с ремнем, пытаясь перекинуть его через живот. В конце концов, так и не застегнув, придерживал ремень руками. До Лода он не доехал, вышел через несколько минут возле старых, обшарпанных домов, в которых еще сорок лет назад министерство абсорбции селило репатриантов из Советского Союза. За эти минуты успел рассказать, что у него жена, три любовницы, четверо детей и семь внуков:

— Все харошие, только малэнький со мной нэ разговаривает.

— Почему? Вы его обидели?

— Нэ умеет.

После Мошико на сиденье осталось грязное пятно от мокрых плавок и самодельная визитная карточка в виде розового облачка. На облаке шариковой ручкой было выведено: «Мошико Джавахишвили. Писатэль. Члэн Союза Писатэлэй». В том, что Мошико писатель, я уже не сомневалась.