Млечный путь

— Ну и писатель нынче пошел! Даже я со всеми своими выдающимися редакторскими талантами не в силах превратить сборщика собачьего дерьма в Хемингуэя. Илюша, ты только послушай, что пишет этот мудозвон! «Декабрь 1907 года Ленин провел в Лозанне в обществе Дзержинского и Инессы Арманд…» На самом деле Ильича там и на дух не было, он изнывал от тоски в люксе стокгольмского «Мальмстене», где поджидал свою лупоглазую грымзу. А будущий карающий меч революции в это время находился в Варшаве, но, в отличие от своего гениального патрона, жил куда менее комфортно: он дрожал от холода в одиночке для уголовников. А об Инессе Ильич тогда еще и слыхом не слыхивал. Кстати, Инесса Федоровна в 1907 году не раскатывала по Европам в платьях от Поля Пуаре, а полоскала белье в проруби на реке Мезень. Это в Архангельской губернии. Она там ссылку отбывала. Летом и зимой ходила на рыбалку. Там хорошо щука шла на живца. Она и Ильича на живца подманила, но случилось это значительно позже, уже в Париже. Ну и вкус же был у основателя первого в мире государства рабочих и крестьян! Илюша, скажи честно, мог бы ты увлечься Инессой Арманд, этой рыхлой, уже немолодой женщиной, дважды побывавшей замужем и имевшей от всех этих мужей круглым счетом пятерых спиногрызов?

Милое дело, подумал я! Все интересуются моими возможностями. Корытников спрашивает, могу ли я, со всех сторон продуваемый колючими ветрами, две недели просидеть на дереве. Теперь вот и Бутыльская…

— Нет, не мог бы! — отвечаю я категорично.

— Вот и я так думаю.

Она делает паузу и спустя минуту опять принимается за свое.

— Как же сложно пишет этот бумагомарака! Ну, вот, упомянул ни к селу ни к городу «каденцию»… идиот! — Она с ненавистью слюнявит пальцы и листает страницы рукописи. — Вряд ли Виктор Астафьев знал, что это такое — «каденция». Что никак не мешало ему быть прекрасным писателем. Ну как тут не вспомнить Чехова. «Зачем писать, что кто-то сел на подводную лодку и поехал к Северному полюсу искать какого-то примирения с людьми, — недоумевал Антон Павлович, — а в это время его возлюбленная с драматическим воплем бросается с колокольни? Все это неправда, и в действительности этого не бывает. Надо писать просто: о том, как Петр Семенович женился на Марье Ивановне. Вот и все. И потом, зачем эти подзаголовки: психический этюд, жанр, новелла? Все это одни претензии. Поставьте заглавие попроще, — все равно, какое придет в голову, — и больше ничего. Также поменьше употребляйте кавычек, курсивов и тире — это манерно». А этот болван, как неразумная скотина, пишет, что «…небо заволокло черными тучами, вдали загрохотали страшные грозы, и я понял, что на Москву с боями пробивается весна». Он наверняка уверен, что создал стилистический шедевр. Тоже мне, Набоков какой выискался! Кретин!

Бутыльская, несмотря на свой очень и очень почтенный возраст, сохранила прекрасную память. Она обладает уникальными познаниями в самых разнообразных областях науки, техники, музыки, спорта, философии, истории, литературы и искусства. Она может наизусть продекламировать любое место из «Улисса». Она помнит, в каком году родился каждый лауреат Нобелевской премии. Знает, чем кормили лошадей во время Второго Азовского похода Петра. Помнит, как размножается колорадский жук в засушливые годы и как — в дождливые. Знает, как часто в поэме Гоголя «Мертвые души» встречается слово «подлец». Она может без ошибок написать все математические формулы сокращённого умножения многочленов. Ее память безбрежна, как Мировой океан. Вся Ленинская библиотека, не поцарапав внутренних стенок черепной коробки, со свистом, как сабля в ножны, вошла в ее память еще в те времена, когда ее голову украшали девичьи косы.

Эра Викторовна по ватерлинию напичкана всяческими занимательными фактами, недостоверными и достоверными данными, датами, малоизученными сведениями и прочими премудростями. И все это у нее не тупо, не мертво приросло к мозговым извилинам, а активно работает. Она редко пользуется компьютером: у нее все в голове. Мой мозг, вернее моя память, в сравнении с ее безразмерным хранилищем, все равно что изба-читальня против Библиотеки Лондонского Королевского Общества или крохотный мозг дятла рядом с могучим мозгом примата. Когда я не могу вспомнить подробности некоего подзабытого исторического события, я обращаюсь к ней. И не было случая, чтобы она чего-то не знала. Ко мне она относится почти с материнской нежностью, говорит, что я очень похож на ее племянника. «Просто одно лицо! — говорит она. — Жаль только, что мой племянник, — добавляет она печально, — редкостная свинья».

Кто он, этот племянник, как его зовут, чем он занимается и где обитает, — об этом ни слова. Свинья — это все, что она может о нем сказать. Когда ей выгодно, она не очень-то и разговорчива.