Младший сын. Князь Даниил Александрович Московский

– Как куда? Поснидашь с нами, как-никак заработал! С батей перемолвишь, може, и насоветует что!

Он быстро собрал мелкий товар в коробью, засунул вощаницы и выручку в торбу, перемолвил с каким-то мужиком, заступившим его место, и легонько подпихнул Федора, который от смущения приодержался было.

– Вали!

Они выбрались из толкучки торга. Пока выбирались, Онфима несколько раз окликали и раза два даже назвали Олексичем. «Словно жениха на свадьбе!» – подумал Федя. Впрочем, начав привыкать к местной речи, он уже уловил, что здесь у всех в обычае уважительно именовать друг друга, а не так, как у них на Низу: Федюхами да Маньками. Это тоже отличало Господин Великий Новгород.

Пришли. Отворились резные ворота.

– Наш двор знают! – похвастал Онфим. – Спроси на Рогатице дом Алексы Творимирича, тут тебе всяк укажет! Батько мой.

Федор, глядя на высокие хоромы, только ахал. Вот живут! Поди, и топят по-белому, чисто боярский двор!

– Вота, батя, гостя привел! Не обессудь! – представил его Онфим.

– Здравствуй, молодечь!

Отец Онфима был невысокий, грузноватый, с сильною сединой и лысиной в редких кудрях, с отеками под глазами, но со все еще быстрым взглядом. И когда уселись и Федор посмотрел на Онфима рядом с батькой, то понял, что Олекса Творимирич был в молодости такой же, как сын, – ясноглаз и кудряв. Матка Онфима, грузная, с двойным подбородком, несколько недовольно оглядела Федора, и он невольно поежился.

– Не купечь?

– Не! С обозом я.

– Тверской?

– Переяславськой.

– Етто?..

– Князь Мятрию княгиню привезли. Давеча на Ильмере покачало, баяли.

Матка Онфима сама села за стол. Его бы мать сейчас подавала. И тут у их по-иному. «Девку держат!» – догадался он.

Ели уху, хозяин угощал:

– Стерляди нашей отведай-ка! Батько-то кто будет?

– Батько убит у его, – подсказал Онфим, – под Раковором.

Олекса Творимирич оживился, глаза блеснули молодо:

– С князем Митрием, говоришь? Я ить тоже! Вота оно как быват!

– Батя на той рати мало не погиб! – с гордостью пояснил Онфим. – Его из самой сечи вытащили!

Олекса Творимирич принялся вспоминать, расчувствовался даже. Федор во все глаза глядел на человека, который дрался там же, вместе с отцом, быть может, даже говорил с ним или был рядом в бою. Даже Олексиха, хоть и глядела сурово, положила молча ему новый кусок в тарель.

– Дак как, гришь, батьку звали твого? Михалко, Михалко…

– С Олександром ушел, дак ты вспомнишь ле! – подала голос матка Онфима.

Когда уже подали горячий сбитень, Онфим, покраснев, поведал:

– Вот, батя, дело у гостя. У батьки-то у егово хоромина была на Веряже… Дак как ни то ему подмогнуть в ентом дели…

– Грамотка есь! – поспешил пояснить Федор.

– Дак не дите ить! – пожала плечми Олексиха. – Сам пущай и сходит к Подвойскому!

– Ты, мать, не зазри, – мягко остановил Олекса. – Человек молодой, истеряетси тута, с нашими-то приставами да позовницами…

– Дак я сам, конешно… – начал было Федор.

– Сам-то сам, а все погодь, парень, – возразил Олекса Творимирич. – Покажи грамотку ту! – Отставив от лица подальше и щурясь, он разбирал грамотку, покивал головой. – Ето мы обмозгуем. Вот цего, Онфим! Тута Позвизда нать!

– Вота уж и Позвизда Лукича мешать, тьпфу! – снова вмешалась матка: – Потолкуй с Якуном!

– Ладно, молодечь. Приходи завтра, сделам! Мы с твоим батькой тезки.

Федя ушел окрыленный.

– Будешь всякому шестнику помогать! – не вытерпела Олексиха по уходе Федора.

– Не говори, мать. Где ни то придет еще встретитьце. Все православные люди!

– То-то, православные! Кабы ратитьце с има не пришлось! Цего Дмитрий рать собират?! На корелу?

– Корела нонь к свеям откачнулась, ее не грех и проучить.

– Ну и учили бы сами! Ярославу не дали, дак Митрию топерича…

Глава 37

В ближайшие дни Федору пришлось помотаться. От работы его никто не освобождал, и вырываться для своих дел приходилось чуть не украдом. Наученный новыми знакомыми, он, однако, успел побывать в вечевой избе, вызнал и то, что отцов дом цел и что живет в нем какой-то Иванко Гюргич; упросив своего боярина, успел поговорить о доме и с княжьим тиуном, заручился у него еще одной грамотой и наконец воскресным днем, одолжив, все по той же боярской милости, коня, с некоторым замиранием сердца выехал в дорогу.

Он доскакал от Городца до Новгорода и Рогатицкими воротами проехал через весь город, мимо торга, Ивана-на-Опоках, Ярославова дворища с храмом Николы, переехал мост и, обогнув Детинец, поднялся на гору. Тут он уже начал спрашивать и дальше так и ехал по пословице, что язык до Киева доведет.

Дорога вилась вдоль речки, ныряла в перелески, наконец с пригорка открылось селение. Серые крыши, крытые тесом и дранью, казалось, тускло отсвечивали, как вода в пасмурный день или старое серебро. Федор проехал селом, не решаясь спросить, наконец остановился у одной изгороды.

– Иванко Гюргич? А вот еговый дом! Родственник али кто? Не узнать словно?

– Дело к ему…

– А… Дома, кажись!