Младший сын

– Братья, не оскверните храма! Здесь, пред лицом Бориса и Глеба, князей убиенных!

Измаил сухими руками указывал, простирая их, на икону древнего киевского письма.

– Достоит святительское наставление в делах мирских, аще не имут мира сами у ся! – строго говорил меж тем Симеон, подымая и оборачивая ко всем поочередно крест. – Именем того, кто погиб за ны при Понтийстем Пилате, велю: да снидете в мир и любовь!

Помедлив, с тупым коротким лязгом, клинки начали падать обратно в ножны.

Данил вдруг рукавом отер мокрое чело и крупно перекрестился. Глядя на него, начали креститься и другие. И долго, и медленно гас, остывая, протянувшийся наискось, пронзивши воздух собора, длинный, словно натянутый харалуг или светящийся след стрелы, взгляд. Это Андрей с Михайлой Тверским молча смотрели в глаза друг другу, но наконец и они враз опустили очи.

Так ни о чем и не столковались князья на соборе. Каждый остался при своем. Данил пытался поправить дело, поговорив с братом Андреем в особину, но тот лишь язвительно отмолвил:

– Преже мне Дмитрий проповеди читал, а теперь ты? Я как-никак старше тебя и знаю сам, что мне творить!

Данил молча сжевал обиду.

Разъезжаясь, князья береглись друг друга. Дружины от Владимира ехали в бронях, на ночлегах, пока не добрались до своих княжеств, выставляли сторожу. Не только то помнилось из киевской великой старины, как были увенчаны святостью князья-страстотерпцы, Борис и Глеб, но и то, как после братнего съезда в Долобске, созванного самим Владимиром Мономахом, князья, схватив, ослепили брата своего, Василька Теребовльского. И то было, не сотрешь! И был рязанский князь-братоубийца, Глеб, что зарезал братью свою во своем шатре во время пира… Кровь, дедами пролитая, да не пади на главы правнуков наших!

Глава 108

Андрей, воротясь, в гневе стал собирать полки. Что бы там ни баяли, а пока Тохта, задерживает Ивана у себя, и Андрей решил своею волей забрать Переяславль. От хана можно будет потом и откупиться! В конце концов, он сейчас слишком нужен Тохте! Федор Черный и князь Константин тоже дали рати. Окинф собирал владимирское ополчение.

Данил не успел доехать до дому, как к нему прискакали гонцы от князя Михайлы. Данил умел торопиться, когда нужно. Вечером он собрал воевод. Покусывая бороду, мерил глазами боярские лица. Все говорили единогласно «едиными усты». Дать князю Андрею занять Переяславль нельзя было. Михайло Тверской предлагал встретить рать Андрея под Юрьевом, на древнем полчище, где не раз встречались рати враждующих князей. Встретить там и не дать вступить в Переяславскую землю. От Москвы до Юрьева было втрое-вчетверо, а от Твери и впятеро дальше, чем от Юрьева до Владимира, где уже стоял наготове Окинф Великий с владимирским полком.

– Послать весть переяславцам! Пущай седлают коней!

– Выступать не стряпая. Обозы пущай догоняют, не ждать!

Протасий поднялся, высокий, костистый, торжественный, как перед причастием. Наконец-то пришел час доказать, что и московляне чего-то стоят в ратном деле!

– Прикажи, батюшка, Данил Лексаныч, свету не ждать!

Данил поднялся, сказал:

– Храни тебя Бог, Протасий!

Оба, ни тот ни другой, уже не уснули до утра.

Тихую летнюю ночь, полную разговорами звезд и шелестом бегущей воды, прорезало конское ржанье, топот, смутное шевеление бегущих куда-то людей и скачущих гонцов. Земля вновь насильственно отделилась от неба, закопошилась своею беспокойною жизнью, и звезды отдалились, стали строже, и примолкла, и тоже как бы отдалилась вода, а небо стало светлеть, холодеть, синеть, и вот уже четко обозначились ломаная линия крыш, остроконечья шатровых кровель… Вот уже озолотилось небо, и уснувшее на краю окоема облачко зажглось светлым лучистым огнем. Вот уже столб света, как поднятый меч, поднялся над щетиною дальних лесов, и первые солнечные брызги, мгновенно пронзив влажный утренний парок, легли на бревенчатые стены, ворота, кровли, зажгли розовым лица и багряным – гнедые бока коней. Звонили колокола, орали птицы, потревоженно кружась над городом, и вот восходящее солнце залило наконец землю и удивилось, повиснув в вышине, необычному сосредоточенному кипению маленького бревенчатого городка. К нему и от него тянулись конные рати, бойко катились возы, из раскрытых настежь ворот крепости выезжали и выезжали, и вскачь уходили вперед по Дмитровской дороге все новые и новые, ощетиненные копьями дружины, и уже прерывистая череда конных полков, протянувшись полями и лугами Подмосковья, головой утонула в лесах, а вершники, перескакивая с коня на конь, летели вперед по дороге на Переяславль, только брызгами пыли из-под копыт с пристывшей за ночь дороги да замирающим вдали цокотом тревожа покой еще сонных лесных деревень.

Протасий отсылал полки, не ожидаючи отсталых, и скоро сам ускакал вперед, оставя молодших воевод доправливать рати. Данил выехал на второй день, захватив сына, Юрия. В третий день за ушедшего ратью уходили обозы, и Федор Бяконт принимал, проверял и выслушивал остатних воевод, и, поглядев в глаза черниговскому боярину, те уже не шли – бежали рысью.