Младший сын

Терентий после совета созвал Федора. (Федор в этот день распоряжался сторожей, был неподалеку на стене и тотчас явился к боярину.)

– Заварил ты кашу, – сказал Терентий озабоченно, но уже без злобы. – Помогай расхлебывать! Как думашь становить рати?

Федор, поняв, что боярину нужно дело, ответил то, о чем уже помыслил о себе:

– Они на Итларь пойдут, а оттоль по Нерли, боле некак! А нам надо послать дружину на Брынчаги и оттоле по Саре ударить им в хвост, да и обозы отнять. Чем больши рать пошлют, тем им и хуже без подвозу-то, разве в зажитье отправят кого, дак опять перенять мочно!

Терентий долго молчал, прикидывал, думал. Наконец поднял веселые глаза:

– Ну что ж… Смотри только! Тебя и пошлю!

Федор слегка улыбнулся в ответ, про себя похвалил боярина: иной бы ради давешней обиды и в очи не принял…

– Еще прикажи, боярин, снедный припас выдать с княжого двора.

Федор почти не спал, проверял у каждого из полутораста ратников: хорошо ли подкован конь, сбрую, оружие, сапоги. Выехали в сумерках. Снегу еще было чуть, и Федор надеялся провести дружину там, где в иную пору не пролезть. Он и обоза не взял с собою никакого. От Купани свернули на Хмельники. Федор вел своих не останавливаясь, и стали на привал уже на Сольбе. Отсюда до Сары тянулись сплошные леса без дорог. Мужик, из местных, повел по затесам.

Стреноженные кони хрупали ячменем. Ратники грелись у костров. Лес, промороженный и пустой, стоял, потрескивая от холода. Дрожь пробирала насквозь, казалось, до зари и не выдержать. Кое-как дождались света. Снова шли, пробираясь целиной. Уже на Саре Федор узнал, что он обогнал врага. Пришлось опять укрыться в лесу, наделать шалашей и ждать, выслав сторожу, подхода ростовчан.

Вечером он подсел к огню, слушая разговоры ратных. Больше толковали про свои дела, урожай. Жалели княгиню. В голосах мужиков сквозила неуверенность. Это было плохо. Люди должны верить в удачу. Но как поправить дело, Федор не знал. Он догадывался, что за большим боярином люди чувствовали бы себя уверенней, чем с ним. Слишком близок, слишком свой. Полежав, – сон не шел, – он вылез из шалаша. Шерсть на конях заиндевела. Он распутал коня, подтянул подпругу (седел с лошадей не снимали) и поехал по седому стылому лесу проверять сторожу.

Ростовская рать показалась о полдень. Федор, укрывшись в ельнике, выглядывал, считая полки. Он не был уверен, что про них не узнала ростовская сторожа, и потому велел своим свернуть и переменить стан. Ростовчан было много. Он устал считать, пока они проходили. Всего набиралось тысячи три с половиною, а то и все четыре тысячи ратных, с заводными – до десяти тысяч коней.

Обоз, как он и ожидал, надеясь на плохую дорогу, отстал от рати. Первые возы показались уже в сумерках. Федор подъехал к своим продрогшим до костей воинам, оглядел сизые от холода лица, усмехнулся:

– Ты, Мишук, станешь со своими впереди, на дороге. Пропустишь кого – голову сыму. Кто бы ни был – руби! Гавря поведет своих в хвост. Остальные со мной. Заводных коней оставить всем. Ворон не ловить!

Он приподнял голос и почуял: тронуло. Подобрались.

Глухо затопотали копыта, затрещали ветви. У крайних елочек Федор еще раз оглянулся, оскалил зубы и, вырывая саблю, прокричал:

– С Богом! Руби!

Кони вынеслись, взметая снежную пыль. Откуда-то из морозного воздуха возник и повис в воздухе крик:

– А-а-а-а-а!

Впереди, уже размытые сумраком, шарахались в оглоблях и вставали на дыбы кони, горохом сыпались с возов обозные. Кто хватал копье, кто плашью кидался в сугроб. С обозными расправились быстро: обезоружили, перевязали. Рубя постромки, вели коней, опрокидывали и потрошили возы. Жалко было поджигать добро, выливать на снег бочки с пивом, портить хлеб, кидать в костер связки рыбы и окорока. И ратники, и сам Федор аж стонали, уничтожая припас. Заводных и захваченных коней нагрузили добром как могли, но много ли войдет в торока! Да и надо было спешить. Чтобы не попасть в лапы неприятеля, Федор сразу отсылал навьюченных лошадей с коноводами назад. Но уже прискакал сторожевой с криком, что показались ростовчане. Тут кто-то придумал пробить прорубь, и последние возы, завозя на реку, просто стали спихивать целиком в воду, под лед.