Младший сын

– А что, митрополита нам из Грецкой земли шлют, и ничо!

– То митрополит, а то царь! Царя чужого посади, тот своих будет беречь преже наших. Не успеешь оглянуться, всюду – у мыта, у торговли, у приказного дела – насадят чужих, тебе уж и ходу никуда!

– То и воюем всякой год язык на язык, и спокою нету! А чтобы едино все устроить!

– Как едино?

– Ну, все! Вместях! Все земли, все языки!

– И ничо не получится! Ну, сам посуди; они вон скот пасут, тут ты пахать затеял. Ему скота уже не выгнать. Или там торговое дело. Тверь с Новым Городом и то промеж себя не сговорят!

– Земли кругом много!

– Много, а мало! Вон деремся, стало, не хватат!

– Мы тут гуторим, братцы, а он тамо лежит, поди волки уж объели…

– Волк осенний не злой!

– Жаль мужика.

– Вестимо, жаль. А кажному свой черед. Все под Богом ходим!

Воротились очередные от коней. Мужики стучали зубами.

– Издрогли!

– Попляши!

– Пусти в середку, падло!

– О чем гуторили без нас?

– Да все про татар! Кто бает, добрые они, кто перебить грозится.

– Перебить можно. Что делать потом? Мы бы счас и без татар с князь Андреевыми ратились, а то с Новым Городом.

– Хозяин нужен.

– Добрый хозяин нужен!

– Где его взять, доброго. Да и доброго-то особо с нами, дураками, нельзя, на шею сядем!

– Чтобы хозяин! Чтобы свое и берег. А уж кто добро бережет, худа не сделает. За хозяином и мужику способнее жить.

– За хозяином мы бы счас по домам щи хлебали!

– А что! И то верно!

– Счас бы бабу под бок… Уснуть бы… С бабой и сон слаще. Угрелся, тово! Тут, под рукой, тепло да мягко, ты ее, понимашь…

– Ну, Парфен, тебя сколь дён не кормить нужно, чтобы ты о бабах забыл?

– А я помру, братцы, а все одно скажу: без бабы не жись!

– Жалко мужика. Мы тут языки чешем, а его, може, и замело снегом-то.

– Оставь…

– Как думашь, усидит Митрий Саныч на столе?

– Боярина спроси. Я что! Только спрашивать будешь, под праву руку не ставай, левой он не так дюж драться, а правой враз сопатку на сторону своротит!

– Спите, мужики, рассвет скоро!

– Поспишь тут, с покойником…

– А не вспоминай, мужики! Не вспоминай!

– Кажется, снег пошел. Что боярина-то нет долго? Его бы не потерять, мужики!

– Федюха, спишь? Тогды тебе нас вести, ты грамотной!

– Тут грамота ни при чем, – нехотя отозвался Федор. – Вон Васюк Ноздря поведет! Он один не перепался, коня привел, а мы все дернули…

Федор еще полежал, чувствуя, как не хочется ему делать то, что нужно было сейчас сделать. Потом сел и сказал решительно:

– Вот что, други. Надо съездить, схоронить хотя, а не воронам кидать!

Он встал и под молчание ратных начал натягивать кольчугу. Уже ступив к выходу, сказал негромко:

– Двоих надо еще. Кто пойдет?

Ратники зашевелились. Поднялся Ноздря, сам уже окликнул Парфена:

– Иди! Неча тут о бабах!

Прочие облегченно засмеялись.

Вышли, разом издрогнув, в темень. Подстыло крепко.

– Куда тут? Глаз выколи!

На тихий свист скоро отозвались из лощинки. Обратав, повели коней.

– И коней сколь дён не расседлывам! – пожалел Парфен. – Тоже и животина мается из-за нас!

Кони тихо ржали, толкались теплыми губами в ладони. Поехали.

– Кажи дорогу! – приказал Федор Васюку. Ноздря поехал напереди. Федор сперва не понимал, где они, откуда и куда едут, но вот миновали лесок, и сразу узналось место, выбеленное теперь молодым снегом. В лощинке остановили. Спешились.

– Вот что! Ты, Васюк, пожди тута, – решил Федор. – А… коли что, подмоги… Давай, Парфен!

Они пошли, сгибаясь, выбрались на подстылое поле. Издали долетел не то свист, не то клекот. Оба, не сговариваясь, кинулись наземь. Полежав, – от стылой земли леденели руки, – Федор шепнул:

– Поползли!

Они проползли чуток, потом привстали, побежали, согнувшись.

– Где-ка его тута найти!

– Найдем!

Смутная тень, не то собаки, не то волка, шарахнулась в темноте.

– Вона!

Мужики подошли к белеющему пятну.

– Татары уже побывали… Ободрали донага!

Труп застыл. Федор подвигал мертвеца за плечи.

– Понесли!

– Давай мне, – сказал Парфен. Взвалил на спину и понес, рысью побежал, уйти скорее с проклятого места. Потом настал черед Федора. Он принял холодную страшную тяжесть себе на спину и, сцепив зубы, побежал. Доволокли до коней.

– Снежок вроде! – говорил Парфен, поглядывая вверх. – Следы заметет. Тута зароем?

– Не, отвезем! – возразил Федор. Васюк молча начал помогать. Тело обернули попоной и перевязали татарским арканом, что был у Васюка. Лошадь захрапела, почуяв мертвеца.

– Ничего, ничего! – успокаивал Парфен, оглаживая морду лошади.

– Трогай!

Уже было думали, обошлось, когда невдали опять пронесся словно орлиный клекот.

– Татары!

Мужики замерли.

– Бросим?

– Трогай!

«Лишь бы не заржал конь», – думал Федор, пока они выбирались из ложка и миновали рощицу. Проехав кусты, вновь остановились. Мутный свет луны пробился сквозь бегущие облака, что-то как словно шевелилось на поле.

– Коли увидят, не уйдем! – прошептал Парфен. Федор не ответил. У него самого мурашки пошли по телу, кольчуга на миг показалась ледяной. Он оглянулся, приметив в стороне кусты, тронул туда, хоронясь в тени крайних дерев. Мужики молча и кучно трусили за ним. Клекот еще раз долетел, уже удаляясь. Пронесло!