Младший советник юстиции(Повесть)

Впрочем, бесед-то вовсе и не было, как не было и старой дружбы да и самих встреч. Просто, Марина узнала в Швецове «своего героя», свою «придумку» — тот светлый, романтический и слишком уж прекрасный и безупречный образ человека, который так часто слагает в своем воображении девушка, когда приходит пора девичьих раздумий, девичьей тоски о друге.

Давно уже минуло для Марины это время девичьих мечтаний, а поди ж ты — появился Швецов, и, точно перечитанная страничка из старой и любимой книжки, возник перед ней ее забытый герой, ее «придумка», и даже не Швецов — реальный, живой Леонид Петрович Швецов, про которого Марина знала, что ему уже далеко за сорок и что в Москве у него есть жена и взрослый сын, нет, вовсе не Швецов, а такой вот — чем-то похожий на него — большой, настоящий человек чудился теперь девушке всякий раз, когда думала она о своем будущем.

«Да только встречу ли я когда-нибудь такого — похожего? — нередко загадывала Марина, сердясь на себя за эту, как ей казалось, глупую бабью тоску. — Встречу ли?» — подумала она и сейчас. И, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями, поспешно обернулась к Струнникову.

— Дмитрий Иванович, скажите, нравится ли вам Швецов?

Струнников, словно ожидая этого вопроса, нисколько не удивился ему, но ответил не сразу, подумавши.

— Знаете, Марина Николаевна, — тихо сказал он, — ведь я — одинок… Так сложилась жизнь… И вот иногда я по-стариковски мечтаю о несбыточном… О сыне! О большом, умном человеке! И знаете, Марина Николаевна… — Тут голос Струнникова дрогнул. — Швецовокому отцу, а он, кажется, жив, я признаюсь, завидую…

В молчании подошли они к дому Марины, молча распрощались и разошлись.

13

Рощин и Трофимов вышли на аллею перед театром, когда ни Марины, ни Швецова там уже не было.

— А где же Белова? — оглядываясь по сторонам, спросил Рощин у встретившегося им в дверях театра Чуклинова. — На концерте?

— Нет, ушла домой, — шепотом отозвался Чуклинов, не отрывая глаз от сцены, где в это время какая-то девушка прозрачно-чистым голоском выводила замысловатые трели алябъевского «Соловья».

— Да и нам пора, — сказал Рощин. — Только не домой, а в райком. Надо побеседовать с приехавшими из района товарищами.

Чуклинов с сожалением отвел глаза от сцены.

— Эх, до чего же хорошо поет наша Варя!.. Что ж, Андрей Ильич, пойдемте. И верно, надо поговорить.

Трофимов, не зная, что ему теперь делать, вопросительно посмотрел на Рощина, и тот, угадав ею невысказанное желание, предложил:

— Пойдемте-ка с нами, товарищ Трофимов. Думаю, что наш разговор будет интересен и для вас…

В здании районного комитета партии, несмотря на поздний час, царило деловое оживление, такое обычное, но всегда особенное для нового человека. И Трофимов, вслушиваясь в дробный перестук машинок, в обрывки фраз, вглядываясь в лица попадающихся навстречу людей, вдруг с внезапной ясностью представил себе весь свой первый день в Ключевом. Он еще и не кончился, этот день, а сколько уже вошло в него событий, встреч, разговоров!

В приемной секретаря райкома сидело несколько человек. Видно, все они хорошо знали Рощина, и каждый, здороваясь с ним, то обращением по имени-отчеству, то напоминанием о недавней встрече невольно и не без удовольствия подчеркивал это свое знакомство с новым секретарем.

В глубине приемной, у окна, одиноко стоял высокий, сутуловатый человек. Приглядевшись, Трофимов узнал в нем старика Лукина, которого видел сегодня в зале суда.

«Зачем он здесь?» — спросил себя Трофимов и решил, что старик пришел к секретарю поговорить о сыне.

Рощин между тем, поздоровавшись со всеми, кто был в приемной, сам подошел к Лукину.

— Наконец-то! Я, признаюсь, заждался тебя, Иваныч.

— Замешкался, Андрей Ильич, — морща в скупой улыбке губы, глухо отозвался Лукин. — Сам знаешь, дела какие…

— Знаю. — Рощин оглянулся на вошедшею в это время в приемную невысокого, но статного, с седой головой человека и, дружески кивнув ему, пригласил его и Лукина к себе в кабинет. — Пойдемте потолкуем, товарищи. Степан Егорович, Сергей Прохорович, прошу вас.

Первое, что увидел Трофимов, войдя в кабинет Рощина, была большая, во всю стену, карта района. Но не размерами своими привлекала она к себе внимание. Трофимова удивил и заинтересовал ее необычный вид. Выполненная от руки и ярко раскрашенная акварельными красками, карта сочетала в себе и физические, и топографические, и промышленные данные о районе. Это была как бы и не карта вовсе, а многократно уменьшенная цветная фотография со всего района — его поверхности, его недр.

Даже беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы почувствовать и мысленно представить всю огромность этих без конца и края хвойных лесов, многоводную силу рек и речушек, что разными путями стекались к широкой, бурливой Вишере, неизбытное богатство недр — то черневших нефтью и торфом, то желтевших драгоценной россыпью золотоносных жил, то белевших калийными солями.

Трофимов как подошел к карте, так обо всем и забыл, захваченный чудесной картиной, вдруг открывшейся его глазам.