Младший брат

13

Через месяц с небольшим они появились на свет – три чудных котенка – рыже-бело-черного окраса и один просто рыжий. Все пушистые. И у всех в перспективе милые-премилые мордашки. Рыжий был мальчиком, а остальные девочки – все в маму. Точно в маму. Глядя с высоты старой березы на барахтанье пушистых комочков в корзине, устланной детским одеяльцем, я мурлыкал от счастья. И предвкушал новый прорыв в сарай и сладкие часы в углу между старым диваном и шкафчиком для инструментов.

Через месяц котят всех разобрали – люди, которые мне очень нравились и которые нравились не очень, уносили моих детей по одному, на ходу придумывая им имена. Сына назвали Рыжиком.

«Как бедна людская фантазия!» – подумал я в тот момент.

А еще через две недели Лизу увезли на машине, увезли надолго. Только вечером она появилась, спящая в корзине с перевязанным белыми бинтами туловищем. Я понял сразу – люди что-то с ней сделали, что-то плохое. Но не сразу догадался что. Только много дней спустя я понял: повторения тех трех прекрасных дней уже не будет никогда. Даже когда Джека уводили на прогулку – теперь довольно часто, прицепив к дорогому ошейнику дорогой поводок, и Лиза, осторожно оглядевшись, царственной походкой выходила на крыльцо, я не мог ее дозваться и увести за собой. Она просто сидела, поджав белые лапки. Или лежала, подставив уже обросшее ослепительной белой шерстью мягкое брюшко лучам солнца и демонстрировала свои восхитительные розовые подушечки на лапках, подушечки, которые я готов был вылизать куда тщательнее, нежели свои, – каждый розовый чудесный маленький кругляшок… Иногда она позволяла мне потереться головой о ее голову. Иногда сама лизала мне морду. Но отныне эти детские ласки – единственное, что нам осталось доступным.

Так мы и сидели друг подле друга, нежась в лучах солнца, я тихонько промуркивал ей все местные новости, вплетая в рассказ сладостное: «Я люблю тебя!»

А она… Она в ответ мне ничего не говорила.

14

Разумеется, после Лизы у меня были подружки: одна злобная тварь, которая поначалу меня чуть сама не разорвала на куски, потом одна чудная черно-белая дачница, которая легкомысленно прибыла и так легкомысленно убыла, оставив в кустах смородины выводок черно-рыжих малышей. Моя хозяйка, вздыхая и роняя слезы, принесла их к нам домой и выкармливала молочком и овсяной кашей. Помню, один из них, рыжий скандалист, первым нырял в разливанное море каши всеми четырьмя лапами. А в четыре недели он уже научился сбивать лапой крышку на банке со сметаной. Я сразу понял: он далеко пойдет.

Я смотрел на эти меленькие пушистые наглые существа, и меня охватывал страх. Он просачивался под мою видавшие виды шкуру, как холодная вода. В такие минуты мне казалось: я тону. Мне чудилось в тот миг, что я обрел зрение настоящего Небесного кота – тысячи тысяч, миллионы тончайших нитей, невесомых и прозрачных, полных энергии и силы, тянулись сквозь звенящий кошачьим мурлыканьем эфир. А в глубине его затаилось огромное темное нечто, похожее на чудовищную кошачью лапу с остро отточенными лезвиями-серпами. То и дело лапа растопыривалась, лезвия тянулись к тончайшим нитям, одно короткое движение, и они лопались с веселым смеющимся звуком, как пузырьки напитка в высокой миске, когда все прыгают в саду возле елей и кричат: «С Новым годом! С Новым счастьем!»

Я убежал и спрятался в корзину с грязным бельем, я зарылся в пахнущие людьми наволочки и полотенца и не мог пошевелиться. Хозяин, проходя мимо и меня не заметив, бросил сверху в корзину грязную рубаху. Я лежал недвижно и всё слышал, слышал шорох лопающихся нитей.

– Рыжик! Рыжик! – звала меня Галя.

– Бандит! Кс-с-к-с! – вторил хозяин.

Пару раз они заглядывали в корзину, отлично зная, где я могу укрыться, но почему-то не замечали моей торчащей из грязного белья башки. Лишь сказали:

– Наш кошачий Диоген опять в бочке.

Хотя я никогда не забирался в бочку для воды, что стояла под стоком.

Потом Галя попросту запустила руки в корзину с бельем, нащупала мою спину, живот, вытащила меня из укрытия и положила меня на сгиб руки, как люди кладут ребенка, когда хотят укачать.

– Рыжик, – сказала Галя, целуя мою покрытую шрамами голову. – Ты чего, расстроился? Или заболел? А, все ясно! – Она изобразила понимание, хотя, разумеется, ничегошеньки в этот момент не понимала. – Я догадалась. Ты боишься, что мы оставим у себя кого-нибудь из малышей, а тебя выгоним? Вот глупый! Ты – самый лучший! Ты – кошачий король! Понял, Рыжик?

Я перевернулся у нее на руках, положил ей лапу на плечо и потерся башкой о ее щеку в знак признательности за эти слова.

– Фу, у тебя башка мокрая! – засмеялась Галя. – Ты что, плакал?

– Какой же он король! Он – Бандит! – снисходительно хмыкнул Сережа.

В следующий миг я перекочевал к нему на руки.

– Ты только посмотри на эту бандитскую рожу!

Он ухватил меня поперек туловища и перевернул башкой вниз. Почему Сергей воображал, что мне нравится так висеть. Ну, я повисел… Потом он отпустил меня, и я приземлился на все четыре лапы, как и положено приземляться котам.