Младость

Катя (выразительнее). Очень! Очень.

Котельников. Везде люди живут. А вас, Катерина Алексеевна, отец так и не пускает в Москву?

Катя. И не говорите, голубчик, не отец, а варвар. Ремингтон[8] мне купил, чтоб я хлеб себе зарабатывала, вчера весь Божий день с самого утречка писала: его превосходительству, его превосходительству! Ну, да я, Бог свят, к Рождеству удеру.

Василий Васильевич(не без ехидства). По шпалам?

Катя. А и по шпалам – ходят же люди, эка напугал! Я теперь обмороки учусь делать: ах, ах, ах! Вчера нашу кошку до смерти напугала.

Столярова (убежденно). Она удерет!

Катя. Удеру. Позаймусь немного, а потом такую истерику ему закачу, что все зубы растеряет. Василь Василия! Пожалуйста, не смотрите на меня так морально!

Столярова. Вас зовут, Всеволод Николаевич.

Тетя издали зовет: Севочка!

Тетя. Сева, пойди на минутку!

Всеволод подходит.

Севочка… а, может, мне не ехать?

Всеволод. Почему? Что вы, тетечка!

Тетя. Один тут Колечка останется. И панихидку отслужить некому. Осталась бы я, Сева.

Всеволод (горячо). Да как же можно, тетечка! Ведь сам папа, будь он жив, послал бы вас с нами! Как можно!

Тетя (думает). Да и билеты-то уж взяты… Ну, значит, дура я. Ну, иди, а я пойду багаж устраивать.

Медленно, руки держа в бока, уходит. Всеволод возвращается к сидящим, но сам не садится.

Надя. Севочка, что тетя?

Всеволод. Так, свое.

Молчание.

Катя. Господи батюшка – и сколько тут этих путей-дороженек, и туда идут, и сюда идут! Столярова, слышишь, как дорогой пахнет? Я сегодня всю ночь буду во сне ехать… Эх, счастливый вы, Всеволод Николаевич! Вот вы поедете, а мы домой с Василием Васильичем пойдем… и будут улицы темные, и будут на нас собаки брехать, а кавалер-то у нас такой, что и отбрехнуться не умеет. Дорога-дороженька, когда-то я по тебе поеду!

Всеволод. У меня с самого детства особенная какая-то любовь к дороге. Помню я…

Котельников. Это у всех русских так. Поезжайте по нашим станциям и поглядите: сколько народу сидит и на рельсы смотрит.

Всеволод. Не знаю, но с самого детства все, самое для меня важное и дорогое, связано с железной дорогой. Иваныч, помнишь?

Нечаев. Помню.

Всеволод. И этот запах, о котором вы сказали, и свистки, и огоньки эти… Ведь знаю, куда ведет дорога, и сам по ней ездил, а все кажется, что нет ей конца, что там вот, за этой линией и огоньками, где темнота и звезды…

Нечаев. Всеволод, мне надо с тобой поговорить. Извини, что перебил.

Катя. Вот некстати! Уж и ненавижу я этих друзей – не могли раньше наговориться, Корней Иваныч! Куда же нам теперь – под поезд?

Всеволод. Мы недолго.

Надя. А мы, Севочка, к маме пойдем, она там, наверное, беспокоится. Дайте мне руку, Иван Алексеич.

Котельников. Пожалуйста. Вы также волнуетесь, Надежда Николаевна.

Идут.

Катя (почти со слезами). Василь Василия, ну, что ж вы стали? Шагайте, шагайте, а руки вашей мае не надо. Столярова, идем, матушка, на рельсы смотреть, так, говорят, на всех станциях делается. – Корней Иваныч!

Нечаев. Слушаю!

Катя. Мы скоро вернемся – слышите?

Уходят. Платформа пуста. Молчание.

Всеволод. Что с тобой, Иваныч?

Нечаев. Извини, Всеволод, что я очень не вовремя… у тебя семья и вообще отъезд… Может быть, мы отложим разговор? Правда, я лучше напишу тебе.

Всеволод. Я сам сегодня хотел говорить с тобой, ждал тебя весь день, но ты так и не показался. И скажу правду, Корней: мне было очень горько. Что бы там ни было дальше и впереди, но с тобой связано лучшее в моей жизни и самое дорогое… и я так ждал тебя, так волновался!

Нечаев. Почему ты сегодня так ласков со мной? Мне казалось, что ты уже перестал меня любить.

Всеволод. Бог с тобой, Иваныч! Я и прежде любил тебя, но то было другое, злое, как и все тогда, а теперь! Сегодня я любил всякого встречного офицера, только потому, что на нем вот такая же форма. И теперь только одно меня радует, что скоро мы снова будем вместе, в Москве. Ах, Иваныч, Иваныч!

Нечаев. Я еще не знаю, Всеволод. Я в Москву не перевожусь.

Молчание.

Всеволод. Я этого не знал. Но неужели – опять Зоя Николаевна? Так. Она что-нибудь тебе сказала? Ну… не любит?

Нечаев. Она любит тебя, Всеволод. Ты и этого не знал?

Всеволод (помолчав). Нет. Может быть, догадывался… не знаю. Нет.

Молчание.