Младенец на экспорт

— Саша, баба Катя считает тебя за сына, — сказала на это девушка. — Так что неси это звание гордо. И если обещал дирибиридернуть, значит, надо дирибиридернуть.

Я одобрительно хмыкнул — девочка училась на глазах. Надеюсь, только хорошему. У меня. А я — у нее, знающей о зигзагах жизни и человеческих слабостях, пожалуй, куда больше моего. Более того, она к нашим похождениям, например, отнеслась с олимпийским спокойствием, а я никак не мог освободиться от куска дерьма, застрявшего в кишках.

Надо признать, что учение Шаолиня («Забудь о бренной жизни своей. С просветленной душой иди на горы мечей!») в наших «цивилизованных» условиях теряет свой просветительский и боевой смысл. Какие тут горы мечей? Вокруг одни холмистые жопы. Идти на них? С просветленной душой?

И я решил: чтобы моя душа вновь просветлела, нарушу запрет не пить. Великие создатели системы ушу: Лao-цзы, Чжуан-цзы и другие — не могли и в страшном сне представить, что враг будет гнездиться в седалище. У современного мира. И уничтожить этот порок, как неприятеля, невозможно. Тут нужны принципиальные меры.

Была бы моя воля, клюкнул бы я лекарственной настоечки да тиснул бы ядерную тротиловую шашечку в задний проход человечеству. Чтобы прекратить это разложение, распад и гниение. Увы, ядерный чемоданчик находится не у меня. Так что остается одно — вмалинить от души. Чтобы уничтожить привкус испражнений мира. И потом спокойно уснуть. И видеть сны. Про грядки, студеную колодезную водицу и красную молодицу, похожую на…

Полина оказалась права — нас ждали. Как родных. Тетя Катя и Ника заманипулировали на кухне посудой — мое предложение полечить нервную систему было встречено с энтузиазмом. При одном воздержавшемся. Никитине, припомнившем утреннюю нахлобучку. Ему. От меня.

Я отвечал резонно: мы еще не ходили в театр, где некоторые несознательные, но хозяйственные граждане совершили акт вандализма. Это я утверждал с полной уверенностью, потому что уже обнаружил в домашнем туалете ручку с шариком. Из слоновой кости. Для поднятия механизма пуска сточных и бурных вод в Мировой океан.

И потом: мы с Полиной видели такое, что без бутылки не забудешь… А если вспомнишь, вздрогнешь.

Ника тут же пристала: что же мы такое видели? А видели мы, детка, страшного и ужасного Бармалея, да, Полина? Александр, да? И зубы у него были зубастые, да? Зубки как зубки, да? И скрипит он этими зубищами и говорит: идите вы, друзья, к Тете Паве, да, будет она шелковая, да? Как батистовый шнурочек. А шнурочки у нее, вспомнила Полина, увидеть и умереть. На шляпке, уточнил я.

И тут мы оба, я и Полина, принялись хохотать. Как мы смеялись! Мы хохотали, как сумасшедшие. Тетя Катя малость испугалась за наше душевное равновесие и ухнула каждому по стаканчику лечебной настойки. На малине.

И вся наша веселая гоп-компания дружно замалинила божественно-лекарственный нектар. И я сразу почувствовал, как засохший кус экскрементов растворяется, исчезая в небытии моего желудка. Хорошо!

Ничего, можно еще сражаться, пока существует такая бронированная защита. Я имею в виду людей, окружающих сейчас меня. Нормальных. И героических. Потому что жить в окружении наступающих колонн предателей, воров, извращенцев и прочей разлагающейся нечисти очень трудно.

Прости меня, Господи, за пафос! И поддержи. Нет, не меня. А тех, кто защищает меня. И в этой защите будет моя сила. Моя вера. Моя любовь.

И спал я. И видел сон. Спокойный и умиротворенный, как плеск морской темной волны. На ней качался молодой и сильный человек — и небо над ним было в плазменных мазках заходящего светила.

День удалялся в пламенеющем плаще, как Великий Инквизитор на покой. А по берегу, утопая в песке по щиколотки, брела девушка. На ее руках, как на престоле, спал малыш. Крупненький, лобастенький, с закрытыми раковинками глаз. Сладкая слюнка тянулась из вспухших детством губ. А чубчик, выстриженный по моде, был выгоревшим и вихрастым -милый, наивный знак времени.

Я узнал всех троих. Это был мой отец. Моя мама. И я, спящий бутуз. И им, троим, было покойно и счастливо. Отец, в багряном панцире, выступил из волн. Мама засмеялась: красавец! Красный, как к’аб’. Отец погрозил пальцем: красавец! Красный, как красный командир! Мама защитила ребенка от брызг: Санька проснется. Даст тебе перцу. Красного! Это точно, довольно проговорил отец, он еще всему миру задаст перцу!..

И они пошли по песчаному берегу, пропахшему йодистыми водорослями, которые Санька таскал обратно в море — кормить ’ыбок и к’абов. А за ними неторопливо двигались по приятно прохладному песку мягкие, теплые сумерки, похожие на сиреневых бесшумных зверей. С тяжелыми, мощными лапами…

…Проснулся я от странного ощущения, что кто-то ходит по моему лицу. В утренне-сумрачной комнате.