Младенец Фрей

Он снял кепку, резким жестом кинул ее на полку и принялся вытирать ноги о половик.

– Вы тоже вытирайте, – сказал он. – Мыть тут некому.

– А почему вы не хотите сказать, что Сергей в больнице? – спросила Лидочка.

– Потому что потому. Я вам не справочное бюро! – Фрей вздернул бородку и, отстранив Лиду, прошел в комнату.

Он остановился возле дивана и хотел что-то сказать, но в этот момент издалека донесся детский плач.

– Что? – удивился Фрей. – Этого быть не может!

Лида поняла, что сейчас он, как царь Ирод, убежит истреблять вновь подкинутых младенцев.

Лидочка схватила его за полу пиджачка:

– Где пакет?

– Не знаю, – откликнулся он, вырываясь.

– Тогда я ухожу!

– Черт побери! – Он схватил со стола бумажный пакет и кинул через плечо. – Впрочем, теперь уже все равно!

Лидочка отпустила Фрея и подхватила пакет. Фрей убежал.

Пакет был в печальном виде. Кто-то грубо и в спешке открывал его, надорвал, потом кое-как заклеил скотчем. На конверте было написано знакомым мелким летучим почерком Сергея:

«Лидии Берестовой, тел. 617-17-40. Передать в случае моей внезапной смерти».

– Нет! – вырвалось у Лидочки вслух. – Он живой!

Никто ей не ответил. Из соседней комнаты донесся занудный, напряженный, срывающийся на крик голос Фрея.

И тут Лидочка поняла, что должна спешить. Надо быстро прочесть письмо и принимать меры. Нельзя оставлять нити событий в сомнительных руках девиц и ископаемого большевика.

Она присела на край дивана и вытащила из конверта толстую тетрадь и несколько отдельных листов бумаги. Сначала она прочла верхний лист:

«Дорогая Лида!

Спешу написать Вам, еще не решив, как передам это письмо. Но что бы ни случилось, наш неоконченный разговор требует завершения. Ведь у Вас остался неприятный осадок дурной шутки, жертвой которой Вы стали.

Поэтому прошу Вас – прочтите эту тетрадь. Надеюсь, что Вы согласитесь со мной: мое открытие нельзя предавать гласности, любые руки для него – дурные. И все же я не уничтожил записей и расчетов, оставляя решение за Вами. Когда взбесилась любимая собака, у тебя нет сил самому ее пристрелить. А кроме Вас, у меня нет человека, которому я мог бы завещать мои мысли. Подумайте, прочтя. Решитесь сохранить – возьмите папки и картонку из шкафа. Нет – уничтожьте».

Фрей стоял посреди комнаты – Лидочка зачиталась и не заметила, как он вернулся. Он нервно потирал ладони.

Уловив взгляд Лидочки, он криво усмехнулся и с излишней бодростью воскликнул:

– Чай на подходе! Вам с сахаром или как?

– Погодите, я дочитаю.

– Разумеется, я и не помышляю мешать. Я пока тихо накрою на стол.

Зазвонил телефон. Фрей кинулся к аппарату, будто ждал звонка.

– Что? – сказал он. – Вы ошиблись… А я утверждаю, что вы неверно набираете номер. Здесь нет никакого Сергея Степановича…

Бог с ним и с его выдумками, подумала Лидочка и возвратилась к чтению. Фрей на цыпочках вышел из комнаты.

Глава 2 Январь-июль 1924 г

Такие толстые общие тетради в мягкой, но прочной коленкоровой или клеенчатой обложке у нас обыкновенны и долговечны. Поколения школьников и студентов заполняли их записями и каракулями, а то и карикатурами. И пока люди в России будут уметь писать или хотя бы этому обучаться, такие тетради не вымрут.

Тетрадь была старой. Когда-то на коленкор была наклеена прямоугольная этикетка с надписью «А. Пупкин. Химия» или «2-й курс, 6-я группа. Ираклий Ионишвили», а то и «Маргарита Ф. Дневник», но теперь от этикетки остался лишь пожелтевший уголок.

Несколько первых страниц было вырвано аккуратно, с помощью линейки. Наверное, сменился владелец тетради и новому прежние записи не понадобились.

Затем кто-то иной вырвал из тетради еще страниц двадцать – одним рывком, грубо, остались лохмотья страниц… Лидочка почему-то представила себе человека, согнувшегося над буржуйкой, который, положив тетрадь на колено, выдирает из нее опасные страницы, прислушиваясь притом, не слышны ли шаги в коридоре.

Разумеется, легко предположить, что последний хозяин тетради был человеком неаккуратным и нетерпеливым. Но этого быть не могло, потому что первая из уцелевших страниц начиналась с полуслова, и вся она была покрыта аккуратным, стройным, почти писарским почерком Сергея Борисовича.

Значит, вернее всего, он сам хотел было уничтожить записи, но потом то ли опасность прошла стороной, то ли передумал…