Мизери

Она снова сунула руку в карман юбки и извлекла оттуда нож мясника. Его острое лезвие сверкало при свете утреннего солнца. Вдруг она повернулась и швырнула нож в стену. Уверенное, неосознанно-изящное движение профессионала. Лезвие ударилось в штукатурку под Триумфальной аркой и дрожа застряло в стене.

– Я немножко пошарила у тебя под матрасом, прежде чем подготовить тебя к операции. Я думала, что найду капсулы. Нож оказался сюрпризом. Я чуть не порезалась. Но это же не ты положил его туда, правда, Пол?

Он не ответил. Мысли с бешеной скоростью носились по кругу, беспорядочно ныряли вниз и взлетали вверх, как на чертовом колесе. Подготовить к операции? Ему это не послышалось? К операции? К нему вдруг пришла твердая уверенность, что сейчас она вынет нож из стены и приступит к кастрации.

– Нет, ты его туда не клал. Ты раз выходил за лекарством, раз за едой и раз за водой. А этот нож… он, наверное, сам прилетел сюда и заполз к тебе под матрас. Вот что, надо полагать, произошло! – Пронзительный иронический смех.

К ОПЕРАЦИИ??? Боже милостивый, что это она говорит?

– Черт побери! – заорала она. – Черт тебя побери! Сколько раз?

– Хорошо! Ладно! Я взял нож, когда выезжал за водой! Сознаюсь! А если ты считаешь, что я выезжал еще сколько-то раз, то считай сама! Хочешь пять раз, пусть будет пять. Хочешь двадцать, пятьдесят, сто – значит, так и было. Я согласен. Я выезжал из комнаты столько раз, сколько ты думаешь.

Под действием ярости и наркотика он на минуту позабыл про не вполне ясный, но жуткий смысл, заключенный в словосочетании подготовить к операции. Ему очень многое хотелось ей сказать, даже при том, что он не сомневался, что параноики типа Энни не признают самых очевидных вещей. Воздух сейчас очень влажный; скотч плохо держится при высокой влажности; многие полоски скотча просто отклеились и случайный сквозняк сдул их. И еще крысы. В погребе сейчас полно воды, хозяйки в доме не было, так что Пол не удивлялся, слыша за стенами крысиный писк. Естественно, они наводнили дом, привлеченные разбросанными повсюду мерзкими объедками Энни. Вот они и были теми гномами, которые отклеивали скотч. Но от этих объяснений Энни просто отмахнется. В ее глазах Пол уже чуть ли не готов бежать Нью-Йоркский марафон.

– Энни… Энни, что ты имела в виду, когда сказала, что подготовила меня к операции?

Но Энни интересовал другой вопрос.

– Я бы сказала, семь раз, – тихо произнесла она. – Минимум семь. Ты выходил семь раз?

– Если тебе так хочется, то семь. А что ты имела в виду…

– Я вижу, ты продолжаешь упрямиться, – сказала она. – Надо полагать, такие, как ты, настолько привыкли сочинять ради денег, что не могут остановиться и лгут, когда не надо. Но ничего, Пол. Выходил ты семь раз, или семьдесят, или семью семьдесят, важен принцип. А принцип от этого не меняется. Как не меняется воздаяние.

Он уплывал все дальше, дальше, дальше. Он прикрыл глаза. Ее голос доносился издалека… Сверхъестественный глас с небес. Богиня, подумал он.

– Пол, тебе приходилось читать о том, как раньше работали на алмазных копях в Кимберли?

– Я написал об этом книгу, – сказал он неизвестно зачем и рассмеялся.

(к операции? подготовить к операции?)

– Иногда туземцы крали алмазы. Заворачивали их в листья и засовывали себе в задний проход. И если охрана не замечала этого на выходе из шахты, они убегали. И знаешь, что делали англичане, если ловили воров, пока те еще не перебрались через реку Оранжевую на территорию буров?

– Наверное, убивали, – ответил Пол, не открывая глаз.

– Вовсе нет! Это было бы все равно что выбрасывать дорогую машину, если поломается какая-нибудь пружина. Если они ловили беглецов, то принимали меры, чтобы те не могли убежать, но могли работать. Что может помешать бегству? Хромота, Пол. Вот что мы с тобой сделаем, Пол. Ради моей безопасности… и твоей тоже. Верь мне, тебя нужно защитить от тебя самого. Помни, сначала будет больно, а потом все окажется позади. Постарайся держать это в голове.

Ужас охватил его, как порыв леденящего ветра, прорвавшийся сквозь пелену забытья, и Пол открыл глаза. Она встала и стянула с него простыню, открыв искалеченные босые ноги.

– Нет, – сказал он. – Энни… нет… Не знаю, что у тебя на уме, но мы же можем об этом поговорить? Пожалуйста…

Она наклонилась, а когда выпрямилась, то в одной руке у нее был топор, а в другой – паяльная лампа. Лезвие топора блестело. На паяльной лампе было выгравировано: Bernz-O-matiC. Энни наклонилась снова и подняла с пола коробок спичек и темную бутыль. На ярлыке бутыли было написано: «Бетадин».

Ему не суждено забыть эти предметы, эти слова, эти названия.

– Нет, Энни! – закричал он. – Энни, я останусь! Я даже не буду вставать с постели! Пожалуйста! Ради Бога, не надо меня рубить!