Мизерере

— За те несколько лет, пока мы могли серьезно работать, мы изучили элементарные человеческие механизмы. И начали их исправлять. Мы искоренили несовершенства. И развили полезные силы.

— Полезными силами вы называете Третий рейх?

— Опять вы про войну… я говорю вам о человеческом роде, о неизбежной эволюции нашей расы. Немецкая раса биологически превосходит другие, таковы факты. Но превосходство лишь порождает движение вперед. Мы к этому предрасположены. Но наши способности следует углублять.

— Вы говорите не как побежденный.

— Немецкий народ нельзя победить.

— Вы считаете себя непобедимыми?

— Не людей, а сам наш дух. Вы утверждаете, что разгромили нас, но вы нас не знаете. Немец никогда не допускает промахов. Тем более ошибок. Что бы ни случилось, он следует своему предназначению. Под звуки Вагнера. Не сводя глаз с меча Зигфрида.

Шорох бумаг, кашель. Джексону явно не по себе.

— Здесь написано, некоторое время вы работали в концлагере Терезин, затем в Освенциме. Чем вы там занимались?

— Я изучал.

— Что именно?

— Музыку. Голоса.

— Уточните, пожалуйста.

— Я организовывал музыкальную деятельность. Оркестр, духовой оркестр, пение… Но в действительности я изучал голоса. Голоса и боль. Связь между этими двумя полюсами.

— Расскажите об этих исследованиях.

— Нет. Вы не поймете. Вы не готовы. Никто не готов. Надо просто подождать…

Снова молчание.

— В Освенциме вы видели, как страдают узники. Как они теряют силы. Умирают. Что вы чувствовали?

— Отдельные особи меня не интересуют.

Снова вздохи и покашливания.

— Вы ничего не поняли, — продолжал Хартманн своим писклявым голосом. — Сейчас вы верите, что караете виновных. Но нацисты были лишь грубыми, несовершенными орудиями высшей силы.

— Гитлера?

— Нет. Гитлер так и не осознал, что за силы он пробудил. Возможно, что с другими людьми мы бы продвинулись дальше.

— На пути геноцида?

— На пути неизбежного естественного отбора.

— Вы называете подобное варварство естественным отбором?

— Опять вы осуждаете. В Нюрнберге вы запустили свою неуклюжую машину с этими вашими устаревшими законами, примитивным правосудием. Но мы уже выше этого. Никто и ничто не помешает эволюции расы. Мы…

Удар. На стол обрушился кулак. Джексон дал волю гневу.

— Для вас мужчины, женщины, дети, погибшие в лагерях, — ничто? Сотни тысяч мирных людей, безжалостно казненных в Восточной Европе, тоже ничто?