Мизерере

— Напоминаю вам, что Хансен видел Гетца только в компании фрицев, в каком-то чилийском захолустье. А не в обществе французских экспертов. Между Гетцем и этими полковниками нет никакой связи.

— А я напоминаю тебе, что наши службы прослушивали квартиру Гетца. И, похоже, контрразведка очень интересуется этими убийствами. В этом бардаке есть какая-то логика. Нам предстоит распутать клубок.

Волокин подлил себе кофе. Касдан заметил, что он чистый, причесанный и свежевыбритый.

— Где ты спал? — спросил он.

— Я и не спал.

— А где помылся?

— У меня есть знакомый душевой павильон.

Заметив выражение лица армянина, Волокин улыбнулся:

— Все нарки в душе бродяги.

Зазвонил городской телефон. Касдан, не задумываясь, включил громкую связь. У него уже не было секретов от напарника. Звонил Пюиферра из службы криминалистического учета:

— На этой неделе тебе везет. У меня есть для тебя новые результаты.

— Что?

— Отпечатки обуви. Эксперты из Форта Рони наконец-то завершили исследования. Им потребовалось много времени. Потому что результаты скорее… удивительные.

— Так это не следы кроссовок?

— Нет. Совершенно ничего общего! Меня сбил с толку рисунок на подошвах. Там все наоборот. То, что я принял за бороздки на подошве, на самом деле было рельефом. Следы шипов и…

— Черт, не тяни. Что это за отпечатки?

— Немецких ботинок. Очень старых. Времен Второй мировой войны.

— Я тебе не верю.

— То ли еще будет. Один парень из Форта увлекается обувью. И историей. Я перескажу тебе его речь о возможности прочесть историю сражений по обуви, которую носили…

— Да, давай.

— О'кей. Если ему верить, это совершенно необыкновенные ботинки. Их изготовили во время войны в районе Эберсберга, в Верхней Баварии. И они предназначались только для детей. Для особенных детей.

— То есть?

— Для «детей Лебенсборна». Знаешь, человеческие племенные заводы, где эсэсовцы плодили маленьких арийцев, чтобы осуществить свою безумную мечту о чистой расе.

Армянин прошептал:

— Что за бред?

— Тот парень из Форта уверен в своей правоте. Он сравнил наши отпечатки с собственными моделями. Обещал прислать мне снимки.

— Я тебе перезвоню. Мне надо это переварить.

— Брось ты это дело, Дудук. Возвращайся к семье и ешь устриц!

— Договорились. Счастливого Рождества. И спасибо.

Длинный гудок. Напарники поняли: их расследование обернулось циклоном, а они оказались в самом его оке. И соскочить не получится. Значит, надо бросить попытки рационального объяснения тех все более абсурдных сведений, которые на них сыпались.

Касдан набрал номер, не отключая громкую связь.

— Кому вы звоните?

— Верну.

— Верну вышел из игры.

— Хочу кое-что проверить.

После шести гудков в кухне раздался голос капитана. Похоже, он был не в восторге от звонка армянина. Он уже перевернул страницу. Теперь он готовился к Рождеству и покупал детишкам подарки.

— Хорошо бы ты рассказал мне о смежных расследованиях. Гетц. Насер. Оливье.

— Я все передал уголовке.

— Ты же оставил копии в своей конторе?

— Я сейчас не в Конторе и до третьего января не работаю.

— Выслушай меня. Я понимаю, что ты покончил с этой историей. Понимаю, что она тебя достала. Но есть еще двое легавых, которым охота с ней разобраться. Мы с Волокиным. Почему бы тебе не помочь нам напоследок?

— Что, собственно, вы ищете?

— У нас есть практически неопровержимое доказательство, что это дети. Дети-убийцы, лет десяти-тринадцати. Три трупа за четыре дня. В разное время суток, в разных кварталах, посреди Парижа. Не может быть, чтобы никто ничего не видел. Наверняка есть свидетельство, хотя бы и косвенное, которое дало бы нам деталь, улику, доказывающую присутствие детей на месте преступления.

Последовало молчание. Касдан представлял себе хмурого капитана, нагруженного игрушками. Ведь армянин говорил ему о ребятишках, способных хладнокровно убивать и калечить взрослых.

— Кажется, я что-то такое встречал, — сказал наконец легавый. — Нелепую деталь, на которую не обратил внимания, но… — Он замолчал. Через громкую связь доносилось его дыхание. — Погодите, свяжусь с Конторой. И сразу перезвоню вам.

Касдан повесил трубку Волокин не сводил глаз с вазочки с круассанами. Она была пуста. Армянин поднялся. Открыл шкаф. Вытащил пакет с армянским печеньем. Поставил его перед русским. Баламут сунул руку в пакет и принялся жевать. Молча, роняя крошки.

Зазвонил телефон. Касдан схватил трубку, не дожидаясь второго гудка.

— Я так и знал, мне что-то такое попадалось, — сказал Верну. — Вчера вечером, когда вели опрос в окрестностях церкви Блаженного Августина, один из моих ребят упомянул о совершенно бредовых показаниях. Старикана. Старого-престарого… Ему не меньше девяноста. Живет в верхней части квартала Монсо, в полукилометре от церкви.

— И что он видел?

— В отчете говорится, что старик готовил себе ужин перед открытым окном. Было шестнадцать часов, прикиньте?

— А дальше?

— По его словам, дети собирались на бал-маскарад.

— Как это?