Когда дверь закрылась, Гитлер несколько секунд пристально смотрел на нее. Он тер кисть правой руки большим пальцем левой – бессознательное движение, как будто его беспокоил вывих. Наконец фюрер заметил лежащий на стуле обзор и повернулся к Хартманну:
– Это то, о чем говорит иностранная пресса?
– Да, мой фюрер, – отозвался Хартманн.
– Несите его сюда.
Пауль рассчитывал улизнуть, а вместо этого отправился за Гитлером в гостиную. Адъютант расставил по местам мебель, поправил подушки. Хартманн передал обзор. Гитлер зашарил в нагрудном кармане в поисках очков. С улицы донеслись возгласы ликования. Держа очки в руке, фюрер посмотрел на окно, затем подошел к нему. Отдернул край тюлевой занавески и глянул на толпу. Покачал головой:
– И как можно воевать, имея такой народ?
Хартманн подошел к соседнему окну. За прошедшие полчаса, стоило вести о приезде в дом Чемберлена распространиться, толпа значительно увеличилась. На мостовой собрались сотни людей. Мужчины размахивали шляпами, женщины вскидывали руки. Машину премьера с такого угла было не разглядеть, но о ее продвижении позволяли догадаться поворачивающиеся ей вслед головы.
Гитлер опустил занавеску.
– Население Германии позволило себя одурачить. И кому – Чемберлену!
Взмахом руки он раскрыл очки, надел их и приступил к изучению обзора прессы.
Хартманн собирался уже отойти от окна, когда его внимание привлекло новое оживление на улице. Большой «мерседес» – лимузин подъехал с ревом мотора и резко затормозил напротив входа. Пауль разглядел Риббентропа, а рядом с ним – Зауэра. Явно спеша, они выскочили из автомобиля и устремились через дорогу, вертя головами вправо и влево. Даже не стали ждать, пока второй «мерседес» с квартетом эсэсовцев припаркуется рядом. Остановившись, чтобы пропустить проезжающий грузовик, Зауэр посмотрел на окна квартиры. Хартманн инстинктивно отпрянул, боясь быть замеченным.
Гитлер пробежался по обзору. Насмешливым тоном зачитал заголовок из «Нью-Йорк таймс»: «Чемберлен – герой мюнхенской толпы!» Потом еще одну фразу: «Приветствия в адрес Гитлера были машинальными и вежливыми. Но Чемберлена встречали с восторгом».
В вестибюле послышалась трель дверного звонка. Адъютант вышел из гостиной. Гитлер бросил документ на диван и подошел к столу. Во второй раз Хартманн остался с ним наедине. Из коридора доносились голоса. Пауль сунул руку за отворот пиджака. Пальцы коснулись металла. Но он тут же отдернул их. Это безумие. Вот-вот его арестуют. И все-таки заставить себя действовать он не мог. А если это не по силам ему, то кому тогда? В этот миг, в сполохе откровения, он понял, что никто: ни он, ни военные, ни какой-нибудь одинокий убийца – ни один немец не посмеет разрушить их общую судьбу, пока она не свершилась.
Дверь открылась, вошел Риббентроп, за ним по пятам Зауэр. Оба остановились и отдали честь. Зауэр ожег Хартманна полным ненависти взглядом. У Пауля зашумело в ушах. Он подобрался. Но Риббентроп, как казалось, нервничает еще сильнее.
– Мой фюрер, – начал министр. – Мне доложили, что вы сейчас встречались с Чемберленом.
– Вчера ночью он попросил о частной беседе. Я не вижу в этом вреда.
– Можно мне осведомиться, чего он хотел?
– Ему потребовалось подписать у меня одну бумажонку. – Гитлер взял со стола декларацию и передал министру иностранных дел. – По мне, так это совершенно безвредный пожилой господин. Мне показалось грубым отказывать ему.
По мере чтения лицо Риббентропа становилось все более напряженным. Разумеется, фюрер не может совершить ошибку. Об этом даже заикнуться немыслимо. Но Хартманн ощутил, как переменилась атмосфера в комнате.
– А, не воспринимайте все так серьезно! – бросил наконец Гитлер раздраженно. – Этот клочок бумаги все равно ничего не стоит. Проблема вот в чем – в немецком народе.
Он повернулся к пришедшим спиной и погрузился в изучение документов на столе.
Хартманн ухватился за случай. Отвесив легкий поклон сначала министру, потом Зауэру, он направился к двери. Никто не попытался его задержать. Через минуту Пауль был уже на улице.
4
«Локхид-Электра» пробивался через пелену низких облаков, затянувшую Ла-Манш. В иллюминатор нельзя было разглядеть ничего, кроме беспросветной серой мглы.
Легат сидел на том же самом кресле в задней части салона, что и во время полета в Мюнхен. Уткнув подбородок в ладонь, он смотрел в никуда. Премьер-министр располагался впереди с Уилсоном. Стрэнг и Малкин были в середине. Не хватало только Эштон-Гуоткина, который оставался в Праге – сбывал чехам соглашение.
На борту царила атмосфера усталости и грусти. Малкин и Дангласс спали. В шкафчике позади кресла Легата имелась корзинка с едой, предоставленная отелем «Регина-паласт», но когда Чемберлену сказали, что это подарок от немцев, он велел ни к чему не прикасаться. Да это было и не важно – никто не испытывал голода.
Давление на уши подсказало Легату, что они начали снижаться. Он глянул на часы: пять с небольшим. Уилсон приподнялся на сиденье.
– Хью! – Он сделал ему знак подойти. – Джентльмены, мы можем поговорить?