Мюнхен

– Не стоит ли нам хотя бы известить французов о том, что вы планируете заключить с Гитлером прямое соглашение? – заговорил Стрэнг, решившись на еще одну попытку. – В конечном счете Даладье еще в Мюнхене, а до его отеля рукой подать.

– Не вижу никаких причин сообщать об этом французам. Это дело исключительно между мной и Гитлером.

Чемберлен вернулся к черновику. Его перо совершало короткие, аккуратные движения, удаляя одни слова и вставляя другие. Закончив, он протянул бумагу Хью:

– Пусть это отпечатают. Две копии: одна для него, другая для меня. Мы с канцлером договорились встретиться в одиннадцать. Позаботьтесь насчет машины.

– Да, премьер-министр. Ехать, насколько понимаю, нужно будет в «Фюрербау»?

– Нет. Я дал понять, что разговор будет частный, с глазу на глаз, без официальных лиц – мне особенно не хочется, чтобы Риббентроп отирался поблизости. А посему он пригласил меня в свои апартаменты.

– Без официальных лиц? – в изумлении повторил Уилсон. – Даже без меня?

– Даже без вас, Хорас.

– Но вы не можете встречаться с Гитлером совершенно наедине!

– В таком случае я возьму с собой Алека. У него нет официального статуса.

– Вот именно. – Дангласс, как всегда, улыбнулся, не шевельнув губами. – Я никто.

Как только Хартманн закончил пресс-релиз, рыжая красотка отпечатала его на специальной машинке для фюрера, с крупным шрифтом. Всего получилось четыре страницы: единодушный возглас облегчения по всей планете, что войны удалось избежать, надежда на долговечный мир и похвалы в адрес Невилла Чемберлена. В этом отношении самой красноречивой, как водится, была лондонская «Таймс»:

Принимая в расчет, что в случае провала переговоров и начала войны Великобритания и Германия неизбежно оказались бы враждующими сторонами, эти «ура!» и «хайль!» человеку, устремления которого в период кризиса были недвусмысленными и направленными исключительно к миру, следует считать четким выражением мнения.

Проверяя страницы на предмет опечаток, Хартманн вынужден был признать, что в этом утверждении есть доля правды. В сердце Третьего рейха, в самой колыбели национал-социализма, английскому премьер-министру удалось организовать то, что трудно было назвать иначе как мирной демонстрацией длиной в целый день. Достижение серьезное. Впервые Пауль почти позволил себе проблеск надежды. Быть может, фюрер в конце концов откажется от своих идей насчет завоеваний? Хартманн снова собрал листы воедино и задумался, как быть с ними дальше. Он слишком устал, чтобы искать кого-то, кто может знать. Секретарша снова принялась заигрывать с двумя адъютантами. Их бессвязная болтовня про кинозвезд и спортсменов навевала покой. Хартманн ощутил, как веки его наливаются свинцом, и вскоре уснул, сидя в кресле.

Разбудила его рука, грубо трясущая за плечо. Над ним склонялся Шмидт. Лицо главного переводчика министерства было багровое, выдавая привычное состояние нервного возбуждения.

– Боже мой, Хартманн, вы чем тут занимаетесь? Где обзор прессы?

– Вот, все готово.

– Ну хоть что-то! Господи, что за вид! Ладно, ничего не поделаешь, нам пора.

Пауль поднялся. Шмидт уже подходил к двери. Он прошел за ним на площадку второго этажа и спустился по мраморной лестнице. В здании было пусто и гулко, как в мавзолее. Ему хотелось спросить, куда они идут, но Шмидт слишком торопился. Снаружи здания солдаты скатывали красный ковер. Французский триколор был уже спущен. Рабочий наверху стремянки как раз откреплял последний угол «Юнион Джека». Флаг опустился у них за спинами тихо, подобно савану.

Хартманн сел на заднее сиденье лимузина рядом со Шмидтом, который открыл черную кожаную папку и стал рыться в бумагах.

– Вайцзеккер и Кордт укатили в Берлин, – сказал он, – так что остаемся только мы с вами. Похоже, на Вильмгельмштрассе проблемы. Вы не слышали?

Укол тревоги.

– Нет. А что случилось?

– Помощница Вайцзеккера, фрау Винтер, – знаете, о ком я? Так вот, ее вчера ночью забрало гестапо.

Машина обогнула Каролиненплац. Хартманн сидел, словно окоченев. И только когда они миновали длинную колоннаду фасада Дома немецкого искусства внизу Принцрегентштрассе, к нему пришло жуткое осознание того, куда его привезли.

Выполнение инструкций премьер-министра отняло у Легата более часа.

Он передал проект декларации мисс Андерсон на распечатку. Перенес вылет в Лондон с позднего утра на ранний вечер. Переговорил с протокольным департаментом германского Министерства иностранных дел насчет транспорта до апартаментов фюрера, а затем до аэропорта. Позвонил на Даунинг-стрит, десять, Оскару Клеверли, чтобы поставить его в курс дела. Главный личный секретарь пребывал в приподнятом настроении.

– Атмосфера тут – лучше не придумаешь. Пресса в экстазе. Когда вы возвращаетесь?