Мю Цефея. Только для взрослых

— То есть когда станешь человечкам по самые гланды вдувать, что ли? — заржал Салих. Наросты на его лбу затряслись в такт смеху. — Ну можно подумать. Задачки ты ставишь, однако, порняк! Ты ж понимаешь, что тебя максимум через три трансляции загасят.

— Ты ничего не понимаешь в пореве и бизнесе, родной. Поэтому я звезда, а ты простой кодер. Кто ж станет гасить свой рейтинг и свое бабло? Великий Мистер Икс — Ангел из Заповедника. Чуешь фишку? Иди-ка думай, как в меня камеру сунуть, пока не «сварился» до конца.

— Лучше б ты трахал белок. Лучше б ты просто трахал белок.

Любитель жанра (Ринат Газизов)

Приговор вкуса обладает своеобразной непререкаемостью.

Ханс-Георг Гадамер

До последней минуты эти вопросы, в сущности ничтожные, ибо никак не продлевают жизнь и не наполняют смыслом ее остаток, будут стоять передо мной. Что ужаснее: сладострастие мое или их предательство? Кто же прав в этой истории? Кто окажется стороной, что получила выгоду? Правда ли, что выгоду всегда получает государство — как наибольшее разумное, что поглощает любое наименьшее?

Я отмахнусь от вопросов — и проснусь снова. Окажется, что я, забывшись, отбрасываю сонной рукой занавесь и вижу, узнавая привычные вещи, как подпрыгивает луна в такт путевой трясучке. Откидываюсь на подушки. Мерцает светильник в кованом обруче. Треуголка моя под скамьей.

Карета сходит с тракта, и я ощущаю, как Жак, напрягая на козлах свое короткое крепкое тело, наваливается на рычаг. «Опять шалит рыжуха…» — шипит слуга сквозь зубы. В окно прозрачной лапой забирается запах влажных лугов. Звезды сверкают. Стрекочут сверчки.

— Что за напиток ты подаешь, Жак, если я тружусь не просыпаться, а воскресать каждую полночь?

Голос высокий, аристократический. Так разговаривает Гиона Густаф, наблюдатель и консультант его величества. Это мой голос.

— Господин, крепость напитка под стать длительности пути.

Из-под шеи я вынимаю футляр с императорской грамотой. Печать Карла IX Месмерита открывает путь на любых границах королевств Копиганса. Такую выдают, когда наблюдатель его величества отправляется в путь для исполнения приказа.

— И долго ли до крепости Штимера? Ты видел путевые столбы?

— Так же ясно, как глаза того сурка на холме. Мы в трех милях. Выгляньте слева, там башня.

— Но скажи про сурка, отчего не спит сурок?

— Отчего не спит и человек, и зверь? — парировал старый плут и тут же заметил другим голосом: — Господин, вам надо эта… засвидетельствовать.

— Останови. Руку, Жак.

Я вошел в поле дикой ржи и долго рассматривал гирлянды, висящие на деревьях. Я не решался подойти.

Вокруг деревьев в землю были воткнуты истуканы; они отливали металлом под луной. Воздух тоже пах металлом. Ладони вспотели, когда я выбрался на примятую тропу — к конскому трупу. Брюхо было вспорото. Животное умерло в страшных муках, я чувствовал, как в прошлом огромная жизнь вытекала из раны.

Не надо тебе дальше, Жак…

Я ходил меж дубов. Вслушивался, как висят трахеи на ветвях, ветвятся на бронхи — черные, разбухшие, похожи на имбирные корни. Призрак дыханья сновал в полых трубках, и слышал его только я. Из дупла торчала связкой хвороста дюжина рук, пальцы указывали вниз, и там, в корнях, я нашел слипшиеся глаза — словно грибное царство крохотными шляпками вспучивалось из тверди.

«Идолы» оказались человеческими останками: тела обрубили и вкопали стоймя в землю. Черный жук барахтался в шейном срезе: перебирался кругами по загнутой внутрь коже, скользя в кровавое озерцо и поднимаясь, — живой медальон без цепи. На нагрудных пластинах я различал герб графа.

Я не нашел трупов врага.

Может ли быть враг у Штимера в самом сердце его земли?

— Господин Густаф, сюда!

Поле уходило в низину, рожь сменялась луговой травой, и почва заболачивалась. Почва хранила следы. Жак мог бы сесть в один из них, но не покрыл бы след чудовища.

Имперский совет предупреждал его величество: здесь творится неладное. Но кто бы мог подумать, что неведомая угроза настолько опасна?

— Мы бы заметили это чудовище, Жак? Издалека?

— Куда яснее, чем крепостную стену, господин, — откликнулся он с наигранной бодростью, но я знал, насколько мой бывалый спутник потрясен.

Прежде чем тронуться, слуга спросил, отчего гарнизон не похоронил своих конников. Жак недоумевал, а я не нашелся с ответом.