Мю Цефея. Шторм и штиль

«Дюна» Фрэнка Герберта — это торжество селекции, когда пророческий дар у людей получается в результате программы выведения, действовавшей десятки поколений.

Но подобное требует четкой социальной организации, причем крайне устойчивой. Особого отношения к детям, смерти которых может не препятствовать и родная мать. В нашей реальности это сложнее. Даже система индийских каст не дает гарантии, а уж попытки рассказывать про современные евгенические проекты, которые конспиративно продолжают вести в изолированных университетах («Багровые реки», 2000), — сейчас выглядят анекдотически. Так что генетическая программа выведения спокойно перекочевала в жанр фэнтези, и Анджей Сапковский использовал ее в «Ведьмаке».

Что до других видов — то скорость и пределы селекции сейчас уже хорошо понятны, фантастическими быть не могут. Предельный случай показан в «Гаттаке» — родители выбирают лишь лучшие варианты своих будущих детей — но для воплощения такого проекта потребовалось «заморозить» социальную структуру и показать все действие в стилистике 1950-х.

Следующая ступень — воздействие на организм с целью совершенствования, причем хирургически-медикаментозное. «Остров доктора Моро» — «Собачье сердце» — «Цветы для Элджерона» — три этапных произведения. Животное можно сделать умнее, превратив фактически в человека, а умственно отсталого индивида — довести до уровня гения.

Еще в середине XX века авторы сталкивались с двумя вполне очевидными проблемами: во-первых, это воспитание нового субъекта (требуется «Пигмалион» Бернарда Шоу), во-вторых, при достижении граничных для человека возможностей приходилось изобретать что-то мистическое.

Но подоспела концепция «технологической сингулярности» — развиваться можно бесконечно, просто нужна другая элементная база. Фильм «Газонокосильщик», равно как и повесть Теда Чана «Понимание», подразумевают, что сверхразуму понадобится новый носитель.

Получается, что допущение «трансформация личности» сдвигается на графике вправо вместе с периферией технического прогресса.

Отдельная проблема — воскрешение умершего. Постепенно задача из чисто сказочной становится научной. Остановка клинической смерти, заморозка, хранение информации с мозга в компьютере и т. п. Но можно сделать «откат вниз» — отнеся действие в прошлое и будто забыв о части проблем, как в полнометражном мультфильме «Империя мертвых» (2015).

Следующая ступень — мутации — создание случайных качеств в живых существах. По сути, это бросание костей. Прием использовался гигантское число раз, и редкий супергерой обходится в своей родословной без радиации. Лучший тут пример «Отклонение от нормы» Джона Уиндема — мутанты-телепаты в будущем мире после ядерной войны.

Но что стало ясно уже с середины XX века? Мутации практически всегда вредны, без длительного эволюционного отбора дают разве что проблемы со здоровьем. К началу XXI века была фактически отброшена концепция пассионарности Льва Гумилева — не нашли в геноме описанных им микромутаций. Для образа мутации как позитивного инструмента развития требуется именно посткатастрофический мир, где современного генетического программирования уже нет и вся надежда лишь на случайный «бросок костей». Если добавить к этой надежде немного удачи, каких-то изменений, невозможных в рамках биологии, — то мы снова получим ретрофутуризм.

Врачи в таком мире должны работать чуть не методами доктора Менгеле, но притом быть уверенными, что несут людям добро. Разумеется, бо́льшая часть авторов будет описывать борцов с подобными докторами.

Потом идет клонирование.

Удачные качества индивида слишком ценны, чтобы их терять, — и тут вспоминается судьба Дункана Айдахо в «Мессии Дюны», снова и снова его тело выращивают до боевых кондиций. Равно как современным звездолетам не нужен зоопарк на борту, а хватает образцов ДНК, что показано в фильме «Пандорум».

Но и это — уже ретрофутуризм. 3D-печать органов — буквально выбросила в мусорную корзину планы по клонированию «детишек на запчасти». Душещипательная повесть Кира Булычева «Ваня + Даша = любовь» (2001) о судьбе клонов, которых воспитывают в духе самопожертвования и готовят для будущих операций, сейчас выглядит избыточной тратой средств и заведомо неосуществимым проектом. Ведь для него нужны натуральные компрачикосы, которые смогут фактически открыто действовать десятки лет подряд.

Следующий шаг — переход к генетическому программированию.

Поначалу это программирование связано исключительно с искусственным оплодотворением, когда переписывается генокод единственной клетки, из которой должен вырасти организм. Но в 2017-м появилась технология, позволяющая менять генетический код каждой отдельной клетки живущего существа — вирусом доставляя необходимые участки кода. И это не просто открывает ряд новых возможностей, но принципиально сближает биологическое и техническое начало.