Митридат

Митридат пожелал, чтобы Махар сходил вместе с ним в усыпальницу двух цариц Лаодик, матери и дочери. Ему вдруг захотелось показать той, что одновременно была ему и женой, и матерью, их возмужавшего сына, как будто забальзамированное тело могло видеть и слышать.

Тирибаз мягко возразил против этого.

— Царь, не стоит ворошить прошлое. Будет лучше, если Махар не узнает об этом.

Тирибаз сделал ударение на последнем слове.

— Отпусти сына, царь, — сказал Моаферн; — ему нужно отдохнуть с дороги.

Митридат отпустил Махара и отправился в усыпальницу один.

Там все так же царил прохладный полумрак. У стены, расписанной вереницами скорбящих мужчин и женщин, на мраморных подставках стояли два золотых саркофага. В них лежали две женщины с закрытыми глазами, будто спали. Одна — та, что постарше, — в длинном белом платье, облегающем ее слегка располневшую фигуру, в черном парике и золотой диадеме с головой сокола. Другая — та, что помоложе, — в лиловом греческом пеплосе с прической эллинки.

Митридат приблизился сначала к саркофагу матери и по привычке поцеловал ее мертвые уста. Он несколько минут вглядывался в это навеки уснувшее лицо, словно хотел постичь смысл того небытия, в каком пребывала его красивая мать.

— Прости, что я долго не приходил, — прошептал Митридат и ласково погладил мумию по щеке, — столько дел навалилось сразу. Помнишь, я рассказывал тебе, что собираюсь воевать с Римом. Так вот, замыслы мои пошли прахом! Восстала Каппадокия, и римляне сразу же поддержали каппадокийцев, а я не готов к войне… Вдобавок мне пришлось вызволять Махара, оказавшегося в заложниках у восставших. Теперь Махар в безопасности, но я потерял Каппадокию.

Митридат еще долго делился с бесстрастной мумией своими горестями и дурными предчувствиями. Ему казалось, мать слышит его, только не может ответить.

Потом царь подошел к саркофагу сестры и тоже запечатлел на ее неживом лице поцелуй. С сестрой он разговаривал о том, каким хочет сделать свое войско, и сетовал, что азиатские воины плохо воспринимают эллинскую военную тактику.

Не мог Митридат не упомянуть и о Клеопатре, о том, какой резвой и очаровательной она растет, что скоро девочке исполнится десять лет. Когда Клеопатра станет постарше, Митридат непременно приведет ее сюда.

— И ты сама убедишься, Лаодика, как сильно Клеопатра похожа на тебя, — молвил Митридат, не отрывая задумчивого взгляда от алебастрово-белого лица усопшей сестры. — Заодно пусть Клеопатра увидит и свою красивую бабушку. Хотя, если принять во внимание моего сына Махара, который доводится Клеопатре единокровным братом, то наша мать, Лаодика, для нее скорее тетка, чем бабушка. Ведь так?

Митридат покинул усыпальницу в мрачном расположении духа. Он вдруг осознал, что своим необдуманным жадным сластолюбием загнал себя в такой лабиринт, из которого нет выхода. Родственная кровь его матери и сестер, смешавшаяся, благодаря ему, в их детях, породила такое положение вещей, когда не на всякий вопрос о родстве легко дать ответ сыну или дочери.

Махар считает своей матерью Антиоху. Орсабарис тоже, поскольку осталась сиротой в младенческом возрасте, когда покончила с собой ее мать-скифинка. Махару было всего два года, когда оборвалась жизнь его настоящей матери, поэтому в его памяти осталась Антиоха, заменившая ему мать.

«Но если бы безжалостный рок не отнял у меня любимую женщину, то как бы я теперь объяснил выросшему сыну, что его мать-и моя мать тоже, что по сути он мне единоутробный брат, а не сын! — мысленно терзался Митридат. — Как бы я стал растолковывать своим дочерям Апаме, Орсабарис и Клеопатре, что их бабушка одновременно приходится им теткой. А Махар, которого они всегда считали братом, на самом деле их дядя».

Пусть лучше Махар продолжает считать своей матерью Антиоху, чем краснеть перед ним, объясняя ошибки молодости, решил Митридат. Тирибаз тысячу раз прав — не следует ему знать правду! В семнадцать лет от такой правды могут запросто сдать нервы. А Махар, несмотря на внешнюю мужественность, все-таки юноша слабохарактерный.

Митридат мысленно перебрал всех своих приближенных: кто из них может проболтаться и открыть Махару тайну его рождения? Опасения внушал только дядюшка Стефан, который во хмелю отличался неимоверной болтливостью.

Также Митридату внушали опасения Роксана и Ниса. Особенно Роксана, отличавшаяся мстительностью. Сестры были прекрасно осведомлены о юности старшего брата и, конечно же, знали, кем и от кого был рожден Махар.

«Сейчас Ниса и Роксана находятся в Амисе, — размышлял Митридат наедине с самим собой, — встретиться с Махаром они не могут. Надо будет проследить, чтобы Махар не ездил в Амис. Встречаться со своими тетками он не должен!»

Уединение Митридата нарушил Тирибаз.

Митридат поделился с ним своими опасениями.