Митридат

– Тьфу ты! – поправляли их более осведомленные. – Какая же это баба! Эта сам Бакх, приближенный царский скопец! Око и ухо государево! Пастух Митридатовых жен и наложниц! Это он убил царицу Беренику, Монику-красавицу и сестер Митридата, чтобы они не попали к Лукуллу на ложе!

– Ай-ай! А посмотреть со стороны – баба бабой!

V

После Гипсикратии ближе других к царской особе стояли два самых преданных евнуха – жестокий и бесстрашный Трифон и молчаливый лекарь Тимофей, который лечил царя и спас его от кровотечения из раны. Царя ранил пленный римлянин во время битвы при Зеле, где войска Митридата разгромили римские когорты Триария.

Вместе с этими людьми Митридат оставался за городом, пренебрегая удобствами городской жизни. Кто видел варварскую пышность царских дворцов и ослепительные в своем богатстве одеяния самого царя в недавнем прошлом, тот поражался его непритязательности теперь. Царь спрыгивал с коня прямо в грязь, лично наблюдал за обучением войск, прикасался руками к пахучим бортам строящихся кораблей, продолжал ютиться в продымленной хижине, питался тем, что приготовила Гипсикратия.

Воины ежедневно лицезрели царя-воина, внимали его речам, и это поддерживало их бодрость.

Митридат рассылал во все стороны гонцов, спеша установить дружественные связи со всеми племенами. Послов, прибывших с гор, угостил заморским вином и одарил трофейными римскими мечами доброй стали. А царю соанскому послал дорогую сбрую да боевого коня, белого, как морская пена.

И здесь обаяние этого человека сыграло свою роль. Он сумел убедить горцев и греков-колонистов в том, что они должны объединиться с ним против римлян. Жестокий Рим страшил свободолюбивых кавказцев, боялись его и жители Диоскуриады. Те и другие согласились довольствовать понтийское войско и поклялись помочь Митридату оружием, если он призовет их.

Севернее Диоскуриады начинается земля прибрежного племени гениохов, занимающихся, кроме прочего, морским разбоем. Митридат и к гениохам направил посланцев с богатыми подарками, предлагая клятвенный союз и вечную дружбу. Он добивался согласия гениохов пропустить его с войском через их земли, если придется отступать дальше на север. За зиму согласие было получено, союз заключен. Зато в походной сокровищнице сразу поубыло, а две царские дочери оказались женами родовых царьков гениохов.

– Он своих дочерей раздает варварам наряду с золотом и самоцветами! – удивлялись диоскуриадские греки.

– В самом деле, – смеялись остряки, – царь дарит их, как кур перед праздником!

Советникам царским, которые когда-то сидели на кипарисовых скамьях слева от трона, казалось, что царь поступает несправедливо. Они испытывали обиду и горечь, видя, что царь мало считается с ними, не награждает за лишения. Тогда как грязным варварам щедрой рукой сыплет золото, принимает их посланцев с почетом, даже роднится с их царьками, как с равными!..

Советники «левой руки», в отличие от стратегов, сидящих справа от царя, ведали делами гражданскими, помогая царю управлять государством. Сейчас они оказались почти не у дел, понтийские земли и населяющие их народы остались в руках римлян. А войском царь управлял через стратегов и многочисленных военачальников, среди которых было много бывших пастухов и даже пиратов, отличившихся храбростью и военной смекалкой. И это раздражало родовитых сановников, таких, как Тирибаз, наполняло их сердца досадой. Они видели, как людишки с натертыми ладонями оказывались в числе царских витязей. Более того – рабы, в нарушение обычаев предков, получали копье и свободу, а за доблесть и отвагу назначались десятниками, а то и сотниками в царском войске.

Недовольные сплотились вокруг Тирибаза, который в землянке у дымного очага продолжал красить и полировать свои красивые ногти и никогда не касался ногой дорожной грязи, пользуясь носилками, опирающимися на плечи десятка рабов. Его хижина была устлана коврами, на нарах устроено пышное ложе, на котором он возлежал большую часть времени, выслушивая сетование собратьев на горькую долю.

Митридат не слышал упреков, но читал их в глазах Тирибаза и ему подобных и, сдерживая внутреннее раздражение, делал вид, что не замечает ничего. Лишь однажды на совете, отвечая на вопрос Тирибаза, почему он так щедр на милости местным царькам, сказал с язвительностью:

– Когда сеятель разбрасывает по полю горсти отборной пшеницы, человеку со слабой головой это может показаться расточительством. Не лучше ли эту пшеницу смолоть в муку, испечь из нее лепешки и съесть их за семейным столом, запивая кислым молоком?.. Но умный сеятель знает, что каждая горсть зерна даст в десять раз больше, когда созреет урожай! Так и я – не поклоняюсь мешкам с золотом, но использую их как семена моего будущего торжества! Помпей встретился на Кавказе с ненавистью и смертью, а я на том же Кавказе умножаю друзей! Я сею золото, а сниму победу!..

– Бывают и неурожайные годы! – многозначительно возразил Тирибаз, ибо лишь он один имел право делать замечания в ответ на речи царя.