Митридат

– Ложь и предательство, – горячо доказывал он, – вот что вижу я в глазах этих коварных полуэллинов!.. Ты и сам знаешь это не хуже меня, ибо взор твой и ум острее моих! Не жди хорошего от них, когда твой царственный родитель переживает небывалые трудности в войне!.. Они уже подготовили кинжалы и держат их под плащами, чтобы в решительный час обнажить против тебя!

– Что же ты советуешь?

– Надо усилить дворцовую охрану, подчиненную мне, твоему верному рабу! Я с воинами буду еженощно обходить улицы города и хватать бунтовщиков, буде они появятся! Сейчас настало время опасаться не рабов, а свободных и знатных боспорцев. Я слежу за боспорскими архонтами, этими шакалами, что кружат около тебя!.. А Асандру не верь! Это лисица имеет два хвоста – одним пытается заслонить тебе глаза, а другим щекочет под мышками у жрецов и архонтов!.. Он двулик, как Янус!.. И служит не столько Митридату и тебе, сколько тайной измене!..

– Ты насторожен и зол, это хорошо! – кивнул головой Махар. – Продолжай надзор и розыск!.. А пока иди, не мешай мне отдохнуть в бане и смыть с себя пыль и пот!..

– А еще, великий царевич, – добавил Фрасибул, готовясь уйти, – мне известно, что архонты собирались в храме Зевса Спасителя и что-то обсуждали с этой хитрой вонючкой Левкиппом!.. И Асандр был приглашен! Выходит, что Асандр на виду у всех соперничает с Парфеноклом и Атамбом, а втайне обнюхивается с ними, как пес!.. О чем они говорили, пока неизвестно!

– Ага!.. Иди действуй, узнавай и сообщай мне!

Махар допускал, что Асандр обманывает его, так же как и другие боспорцы. Но у него не было веских подтверждений их измены. Однако слова Фрасибула усилили его подозрительность и недоверие. Он и так старался лучших людей города – Ахаменов, Гераклидов, Эвиев и Килидов – держать поближе к себе, дабы всегда иметь их перед глазами. Он хотел таким образом затруднить их предполагаемые заговорщицкие действия, внушить им страх, а при необходимости мог дать начальнику стражи сигнал, по которому их перебили бы тут же за пиршественными столами.

Во дворце каждый вечер гремели застольные песни, шел нескончаемый пир, лились вина и произносились здравицы в честь наместника и его отца. А с наступлением темноты, когда пьяные и объевшиеся боспорские главари возвращались домой, на улицах появлялись многолюдные отряды понтийских воинов в тяжелом вооружении. Всю ночь ходили дозоры по опустевшим улицам, поглядывая на двери домов, прислушиваясь к каждому звуку. Схватывали запоздалых прохожих, допрашивали тут же, на мостовой.

– Кто такой?.. Куда идешь?.. По чьему повелению?

И если это оказывался раб или слуга, его сразу же отправляли на земляные работы по постройке лагерей или на починку каменных береговых укреплений.

В готовых, уже построенных лагерях, всегда были начеку сотни воинов, набранных из рабов и неимущих. Они ненавидели Боспор и боспорских богатеев и готовы были по слову Махара начать разгром и разграбление Пантикапея и других городов царства.

Отныне в ночных обходах решил участвовать сам Фрасибул.

X

Толстый и красный, заросший черными волосами, Махар вышел из бассейна. Отдуваясь, принял простыню из рук любимой рабыни Евпории.

– Клео! – обратился он к ней. – Дай напиться и приготовь елей!.. Умасти меня, а потом принесешь что-нибудь поесть!

Евпория-Клео обнажила до локтей пышные, белоснежные руки и, пока господин тянул из фиала кислое вино, налила в плошку масло и смешала его с благовониями.

Теперь она стала подлинной хозяйкой в неуютных покоях наместника. Он засыпал и просыпался согретый ее вниманием.

И все же она не вошла в круг избранных наложниц боспорского правителя, хотя Махар ради нее забыл о других сожительницах. Они надоели ему, эти заспанные, тупые девки, одуревшие от безделья и затворнической жизни. Они ничего не знали, ибо нигде не бывали и ни с кем не встречались. Красавицы зажирели, обленились, утратили живость чувств, это наскучило царевичу. Стоило ему прийти в дворцовый гинекей, как зевота и сонливость овладевали им.

Совсем иной оказалась деятельная, живая душой и телом Евпория-Клео. С ее появлением во дворце повеяло свежим ветром. Подметив в ее характере властность и склонность к наведению порядка, почувствовав ее заботу о себе, Махар не включил ее в число наложниц, полагая, что в одуряющей скуке гинекея она быстро утратит эти ценные качества. Он оставил ее «при себе» в спальных покоях, как хозяйку-распорядительницу, старшую над слугами.