Миткалевая метель

Отец в толк не возьмет, почему же Иван простофиля. Вроде ничего такого не приметно за ним. Только тих да уступчив. А когда примется мотать пряжу, так получше и побольше братьев сделает.

Отец нерадивых пошугивает:

— Вон как Ванек старается! А вы дремлете за работой…

Ленивым братцам такой попрек в укор, в обиду. Может, через это-то они и недолюбливали Ивана. Выбегут на лужайку под окно потешиться в бабки, Ванюшку не принимают в игру. Он за бабки, а братья кричат:

— Иди, ворона, где тебе угнаться за нами!

Вот раз сели все за станки. Иван и говорит отцу:

— Если бы я всех сильнее был, кривду бы искоренил, на всей земле правду утвердил. А если бы мне найти челнок-летунок да самотканый станок, я столько бы напрял, наткал, что всех бы одел.

Братья захихикали:

— Чего он захотел!.. Да с твоей ли головой думать про такое, мечтать? Сиди уж лучше… Мы вот думаем, как бы нам самим нарядиться…

Как-то раз Вахрамей понес тканье на торжок. Продал да и купил Ванюшке шапку меховую с красным околышем. Увидел Корнюшка обновку, начал крутиться волчком около отца:

— Тятька, подари мне эту шапку! Я полотна зимой настить понесу, а Ваньке все равно ходить некуда, он дома-то и без шапки хорош. Я ему свою отдам.

К слову молвить, какая уж она, Корнейкина шапка? Ношена, ношена, перелицована да и за сундук брошена. Отец не знает, которого же из них уважить новой шапкой. Корнейка, правда, ходит с отцом полотна расстилать по снегу.

Пораздумал отец, спрашивает:

— Тебе, Ванек, или ему?

— Кому хочешь, папаня, — отвечает Иван.

— Знамо, мне! — кричит Корнейка, подпрыгивает.

Так и уступил родитель шапку с красным околышем Корнюшке.

Отлучился отец из избы. Корнейка сучит пряжу, сам озорует, язык кажет Ванюшке: что, мол, ловко я тебя обыграл? И в моей рваной шапчонке пофорсишь. Ты ведь все равно простофиля, а с простофили и спрос невелик.

Однажды пошел Ванюшка погулять. Дело-то к весне уж. На березах под окнами грачи гнезда вьют. Пульнул Ваня рваную шапчонку на березку; застряла она в сучьях рядом: вот тебе, грач, и гнездо готово, не трудись — хозяином садись.

В этот час, как на грех, Корнейка глянул в окно:

— Тятя, тятя, посмотри, что наш простофиля наделал!

Ванюшка входит в избу без шапки.

— Где у тебя шапка? — отец к нему.

— На березе.

— Как она туда залетела?

— Грач летел, крылом поддел.

— А ты бы его палкой, — подсказывает Корней.

— Палка-то в лесу, скоро ли ее принесу? Я лучше без шапки похожу.

— Простофиля ты и есть простофиля! Палок вон сколько под окном валяется. Уж и на это ума не хватило? — поучает его Корней.

Но, сколько ни заставляли братья, так и не пошел Иван доставать шапку с березы.

Послал отец Корнейку на березу. А уговор-то такой был, когда отец Корнею отдавал новую шапку, наказывал: с чьей головы она в грязь упадет — больше тот ей не хозяин.

Карабкается Корней на дерево, досадует на брата: «Ворона ты и есть ворона…» Только бы шапку снять с сучка!

Ванюшка как крикнет:

— Около солнца — золотое веретенце! Чур, мое!

Корнейка вмиг смекнул: «Ни за что не уступлю золотое веретенце». Запрокинул голову, чтобы глянуть на солнце, шапка новая и свалилась в лужицу. Ванюшка-то шапчонку новую схватил и — себе на голову.

— Сама шапка просится к тебе. Носи, так тому и быть, — решил отец.

Пришлось Корнею нарядиться в свою рваную шапчонку. Не смейся над другими раньше времени!

В другой раз Вахрамей приносит с базара тулупчик с беличьим воротником. У Филипки с Корнейкой хотя и по плохой шубенке, но было, а меньшему вовсе не во что одеться.

Не успел отец вынуть тулупчик из мешка, Филипка бросился к нему со всех ног:

— Тятя, мне тулуп! Тятя, мне!

— Нет, Ванятке надо бы…

Но разве Филипку уговоришь! Тулупчик-то шибко полюбился ему.

— Я уступлю Ванюшке свой поношенный. У меня одежка не хуже, да вырос я из нее. А Ванятке в самый раз. Мне зимой за пряжей в контору бегать не в чем.

— Кому, Ванятка, отдать — тебе или ему? — спрашивает отец.

— Кому отдашь, тому и носить, — отзывается Иван, а сам пряжу сучит, будто его и не касается.

Решил отец: «Уважу Филипку, коли Ваня не против».

— Все вы сыновья мне, но посмотрю, в какой у тебя тулуп будет цене. Недооценишь его — после себя ругай; переоценишь — тоже больше этот тулуп не наденешь…

И подает тулупчик Филипке.

Завладел Филипка одежиной — рад; ловко, мол, обыграл Ванюшку-простачка. Еще насмехается над братом. Швырнул Иванке на печку свой зипунишко-обносок, а на нем и живого-то места не сыщешь: заплатка на заплате сидит, третья потесниться просит.

— На, донашивай, я не в тебя жадный. Ты и такого-то зипуна не стоишь.

А жили они бедным-бедно — пожалуй, хуже-то ихнего никто и не жил. Лачуга разваленная, крыша над сенцами как решето. Соткут, понесут в контору — получка вся на пряжу да на хлеб уходит.

По весне простудился Вахрамей, занедужил. Лежит в сенцах за дверью на соломе, под халатом. А на улице — дождь, сквозь худую крышу каплет прямо на хворого отца.