Митерикон. Собрание наставлений аввы Исаии всечестной инокине Феодоре

203. Более всего люби молчание, ибо оно приближает к страху Божию. Когда язык воздерживается от бесед мирских, тогда Бог обитает в душе. Из молчания вырождается благоговейный помысел, благой и святой. Да даст тебе Господь вкусить блага, обретающегося в честном молчании. Восприими подвиг молчания, и какой свет, какая чистота и тишина воссияют в сердце твоем!

204. О добродетели должно нам иметь все попечение, добрая сестра моя, хотя бы, потерпев кораблекрушение, мы и потеряли груз. Будем жить так, чтоб никогда преходящих благ не считать лучшими благ будущих [С 204-й главы до конца книги идет дополнение ко второму изданию[136].].

205. Как совершенствующийся в добродетелях умирает для всего прошедшего, так обращающийся опять на грех теряет все прежнее (добро). Начало восхождения к добру есть уклонение от зла. Уклонися, – говорит Писание, – от зла и сотвори благо (Пс. 33, 15). Как при всходе на лестницу первый шаг – отступление от земли, так и в жизни по Богу начало преспеяния есть безмолвие и удаление от мира, то есть от всех дел житейских и, скажу даже, от самого тела.

206. Блажен, добрая сестра моя, отвергший всякую надежду мирскую и все упование свое возвергший на Господа. Как проклят человек, имеющий надежду на человека, так благословен тот, кто уповает на Бога. Бог не только не приемлет такого человека, который хочет любить мир и Бога, но даже ненавидит его, как врага, и отвергает, как дьявола. Не мое слово это, но святого апостола Иоанна, который говорит: Кто из людей хочет быть другом миру, враг Божий бывает[137]. И что пользы, добрая сестра, иметь Бога врагом? Какая выгода, какая прибыль? Не приемлет таковых Сладчайший наш Иисус Христос. Иногда надеяться на деньги и человека, а иногда опять на Бога – это не приносит никакой пользы человеку. Бог любит и хочет, чтоб совершенно возвергли на Бога всякий совет и всякое желание. А неразумные люди и миролюбивые монахи, не зная милости Божией, блажат часто о том, что ничего не стоит: богатстве, здоровье, временной славе и красоте лиц, которая, как трава, увядает.

207. Спрошу тебя, сестра моя, что тебе кажется лучше – избрать ли привременную жизнь и через нее вечную смерть или ревностное о добродетели злострадание в подвижничестве и безмолвии, чтоб тем стяжать вечную и блаженную жизнь? Конечно последнее. Усердствуй же. Невозможно нам сделаться вместилищами Божией благодати, если наперед не очистим душ своих от страстей злобы и похоти, в которые они были погружены прежде.

208. Для всех есть Дух Святой, но в тех, которые чисты от страстей, целомудрствуют и живут в безмолвии и молчании, Он являет особую силу.

209. Невозможно при разделении ума на разные заботы совершить как должно молитву и держать безмолвно, хотя бы и старался кто о том, по слову Самого Господа: Никтоже может двема господинома работати и: Не можете Богу работати и мамоне (Мф. 6, 24).

210. Если не устранимся от плотского родства и общения житейского, так, чтобы быть как бы перешедшими в другой мир, то невозможно нам, добрая госпожа, достигнуть цели своей, то есть святой любви к Богу и блаженного безмолвия. Человек, вступивший в ангельский чин и омрачающийся страстями, подобен коже пардановой[138], которая ни бела вся, ни черна, но испещрена разными пятнами, и нельзя ее причислить ни к белым, ни к черным. Таков и безмолвствовать желающий, если он занимает ум свой мирскими вещами. Некто из святых сказал одному, который, выйдя из мира и вступив в монастырь, не оставлял мирских мудрований: «И монаха мы не сделали, и синклита[139] потеряли».

211. Не одно какое-либо дело приводит к совершенству ревнителя, но он должен тщательно стремиться ко всякой добродетели. Как входящие в баню обнажаются от всякого совершенно одеяния, так и монахам, приступающим к Богу, должно пребывать в безмолвной жизни обнаженными от всего житейского. Поверь словам моим, сестра моя. Чей ум веется туда и сюда и непостоянен, подобно блудницам, которые, не довольствуясь любовью одного мужа, хотят всех уловить живыми в сети свои, тот не может стяжать ни одной добродетели, если он не свяжет непостоянного ума своего страхом Божиим, добрым безмолвием и молчанием.

212. Безмолвие и молчание есть драгоценное стяжание для того, кто имеет его, и приятнейшее и сладчайшее зрелище для тех, которые видят и слышат.

213. Срамное же и из злых злейшее дело для монаха, если он тогда, как разбирает и отстраняет вредную пищу, никакого попечения не имеет о чтении писаний, которые питают души наши, и даже презирает то. Должно привыкать все творить с тщанием, как освященное Господом, и со всяким благоговением проходить безмолвие.