Карликовые сосны, диковинные кустарники, мхи и лишайники покрывали голый каменный пол маленькой террасы такой густой порослью, будто все летевшие по воздуху пылинки понемногу осели здесь, превратясь в слой земли, откуда растения, овеваемые прохладным дыханием Нордвинд и орошаемые лондонской водопроводной водой. теперь черпали жизненные соки. Альпиноксу этот садик очень напоминал флору Гималаев, и Нордвинд согласилась, что некоторые семена она, возможно, подхватила на лету в тех краях, когда совершала свои дальние путешествия. Но более вероятным ей все же казалось, что семена занесло сюда из какого-нибудь декоративного садика, которые так любят разводить британцы.
— А может, с Оркнейских островов,— засмеялась она я сняла с плеча какое-то оперенное семя, упавшее на нее во время их прогулки по воздуху. Она бережно опустила его на уже заросшую землю и сказала: — Хотела бы я знать, приживется оно здесь или нет.
Сама квартира была просторная, но холодная; пожалуй, ее трудно было бы назвать уютной, если бы не разложенные везде и повсюду шкуры зверей — полярных медведей, песцов и лосей. Нордвинд предложила Альпиноксу и Амариллис Лугоцвет устраиваться поудобней, а сама пошла готовить для них угощение — холодное мясо, салат и эль.
И вот они сидели при свете толстых свечей, горевших в канделябрах из резной кости, и слушали пение молодого ирландца, который жил этажом ниже и каждый день в это время занимался вокальными упражнениями — пел, словно бард, длинные баллады. Нордвинд пробуравила в полу крошечную дырочку, прикрыв ее от нескромного взгляда только лишайниками, чтобы лучше слышать пение. Альпиноксу и Амариллис Лугоцвет музыка тоже пришлась по вкусу. Чем дольше они прислушивались, тем глубже погружались в размышления, особенно Амариллис: по ее лицу словно пробегали томительные желанья, мятущиеся в огне свечей.
— Ты не раздумала ехать на Авалон? — спросила Нордвинд подругу, когда пение смолкло, и поставила на стол бутылку темно-красного вина с затонувшего корабля. Она нашла ее на берегу Северного моря, недалеко от Скарборо.
— У меня по этой стране душа изныла,— прошептала Амариллис Лугоцвет. Альпинокс насторожился: он никогда еще не видел фею Нарциссов такой взволнованной.
— Тогда тебе, наверное, надо ехать,— сказала Нордвинд.—Завтра мы можем с тобой полететь в Уэльс и в бухте Кармартен подождать хрустальную ладью.
— А почему бы нам не полететь тотчас же? — спросил Альпинокс, которому прогулка на Оркнейские острова понравилась чрезвычайно.
— И сама не знаю, почему так устроено,— задумчиво ответила Нордвинд,— но до Авалона можно добраться только в хрустальной ладье.
— Хрустальная ладья,— сказала Амариллис Лугоцвет.— Я даже вспомнила заклятье, которым можно ее вызвать.
Это значит, что ты действительно должна туда ехать.
— Да,— прошептала Амариллис,— должна, должна, должна.
Они постелили себе, каждый в отдельной комнате; благодаря густому красному вину с затонувшего корабля заснули быстро и не просыпались до самого утра.
Их не разбудил даже гул самолетов, который здесь, на такой высоте, заменял уличный шум, и когда все трое, примерно в одно и то же время, открыли глаза навстречу новому дню, Амариллис Лугоцвет — ее уже охватила дорожная лихорадка — первая побежала на кухню приготовить кофе и чай, при этом еще распевая во весь голос. Словно пение того молодого ирландца пробудило в ней самой напевы и мелодии, давным-давно канувшие на дно ее души и теперь с неодолимой силой рвавшиеся наружу.
— А я и не знал, что у вас такой прекрасный голос,— .одобрительно сказал Альпинокс— Я уж думал, что Прозрачная хоть в этом вас превосходит. Однако, как я слышу, дело обстоит вовсе не так.— И он лукаво усмехнулся.
Амариллис Лугоцвет пока еще не настолько отдалилась от него, чтобы оставить подобную колкость без ответа.
— Да уж конечно,— заявила она.— Я ведь не сижу по ночам на утесах и не заманиваю своим пением безрассудно-отважных юношей,— не вижу смысла портить свой голос из таких низменных побуждений. Если я пою, то для собственного удовольствия, а не ради каких-то побочных целей и не из корысти.
Нордвинд с интересом прислушивалась — разговор явно ее забавлял,— и вдруг залилась звонким смехом.
— Мне думается,— обратилась она к Амариллис,— ты испытываешь к этой Прозрачной те же чувства, что я к русалкам Атлантики. Никак они не оставят свою манеру высовываться из воды и выставлять напоказ обнаженную грудь, а уж что они выделывают голосом, так это просто неописуемо — впору пожалеть чужан, которым приходится юс слушать.
Теперь настала очередь Альпинокса забавляться, но он делал это молча, только вылил в бокал остатка вчерашнего вина и, смакуя, попивал его, в то время как Нордвинд принялась обихаживать свой садик — налила воды в чашу и поставила ее так, чтобы каждое растение без труда могло до нее дотянуться. В воздухе запахло прощаньем, и тогда все трое поднялись в небо и под прикрытием мимолетной тучки понеслись в сторону Уэльса.