― Это роман? Я не поняла, что взяла. Сейчас обложки такие обманчивые, как и непонятные имена авторов, которые им соответствуют, будто каждый, кто читает их, скрывается. ― Эта была написана Н. Мэтью, с богато украшенным ручным зеркалом на темно-синем фоне обложки. Что ни о чем не говорит. Как кто-то может понять, о чем эта книга?
Ноа встал сбоку от нее, где она могла видеть его, и облокотился рукой о полку.
― Обманчивые обложки делают их менее очевидными. Некоторые люди стесняются читать такие книги в людных местах.
Она покачала головой и цыкнула.
― Значит, все на самом деле скрывают. Это ужасно. Им должно быть стыдно. Они наносят вред женскому движению. Такие идеи увековечены книгами, как эта, которая возвращает нас обратно к пятидесятым годам.
Он неодобрительно смотрел на нее сверху вниз.
― И снова ты осуждаешь. Ты уверена, что они вредны?
Она ненавидела разочарование в его словах. Но было ли это разочарование или одновременно вызов ей в первую очередь? Она ответила:
― Ты читал их?
― А ты?
― Конечно, нет! ― Сама идея казалась ей брезгливой, это хуже, чем смотреть на журнал Hustler4. Она не была ханжой, но текущие тенденции в любовных романах и типичная порнография попадали под категорию культуры, которая представляла женщину, подчиняющуюся и едва ли не представляющую собой сосуд для мужского использования.
― Так откуда ты знаешь, какие они?
― Я… ― Серьезно? Все знают, какие они. Правильно? Потому что это именно то, что ей говорили на предмете «Женские исследования» в колледже (прим. пер
Но все те причины были основаны на опосредованной информации, а она была достаточно умной, чтобы знать: не стоит принимать популярное мнение, не сделав хотя бы малейших исследований.
Ну, теперь у нее появилась такая возможность. Она открыла книгу на середине и просмотрела страницу.
― Вот, ― сказала она, указывая пальцем на абзац, который попался ей на глаза. ― Послушай это:
Джейлин пропустила следующие пару абзацев, в которых продолжалось очень красочное, доминирующее описание минета, затем закрыла книгу и с отвращением вернула ее на полку, фукая. На самом деле, она не чувствовала отвращения. Что было странно. Особенно, если учесть, что она почувствовала возбуждение. Что, может, и не было так странно, потому что Ноа оставался стоять очень близко к ней. Слишком близко, учитывая, насколько горячей была ее кровь сейчас, пробегая под кожей. Она отступила на шаг, надеясь, что он не заметит.
― Ну и что? ― спросил Ноа.
― Это было… ― Она сглотнула, собираясь с мыслями.
Она отвернулась от полки, от его проникновенного взгляда, она не хотела думать о проникновении в данный момент, особенно в уравнении с Ноа ― и начала идти вдоль прохода, надеясь, что увеличение дистанции между ней и объектом обсуждения отгородит ее от самого обсуждения.
Ноа последовал за ней.
― Насколько унизительно?
Значит, разговор продолжается. Она не могла совсем расстроиться из-за этого. Это то, что ей нравилось в Ноа с самого начала. Он не боялся отстаивать свою точку зрения, а Бог знает, как ей нравились хорошие дебаты.
Конкретно эти дебаты заставили ее ощетиниться, и она не знала почему. Она чувствовала себя уверенно относительно аргументов. Тогда в чем проблема?
― Насколько унизительно? ― повторил Ноа, поравнявшись с ней.
О, да. Он спросил, а она еще не ответила. Она вспомнила слова, которые прочитала ― горячий альфа-самец и его простые сексуальные команды…
Нет, не сексуальные. Сексистские.
― Хорошая девочка? Будто она собака? ― Она надеялась, что ее голос звучал с отвращением, а не с интересом.
Ноа покачал головой.
― Не будто она собака. То, что она делает, удовлетворяет рассказчика. Разве не такова суть секса? Удовлетворять друг друга?
― Не унижая одну из сторон. ― Теперь они шли по направлению к дверям магазина.