- Давайте сюда, сэр, - сказал Пуллингс. - Мистер Эпплби, возьмите эти часы и положите в оливковое масло.
Дверь каюты открылась.
- Ну, доктор, - сказал Джек, выглядя даже выше обычного и гораздо более пугающим. - Доброе утро тебе, или, вернее, добрый день. Думаю, это довольно странный час, чтобы доложить о себе - прямо в последний момент - прямо на грани. Знаешь ли ты, что почти заставил нас пропустить отлив? Пропустить отлив прямо под окнами адмирала? Разве не видишь, что Голубой Питер реет с самой утренней вахты, вахту, черт её дери за вахтой? Должен сказать, сэр, я знал, как людей сажали в бочку и выбрасывали за борт за меньшее, гораздо меньшее. Мистер Моуэт, можете наконец-то выбирать якорь и установите кливер и фока-стаксель. Наконец-то, - повторил он с ударением, глядя на Стивена. - Почему ты весь мокрый? Только не говори, что свалился в море, как обычный увалень?
- Не свалился, - ответил Стивен, выведенный из смиренного состояния. - Волной захлестнуло.
- Ну, ты не должен стоять там, в капающей на палубу одежде, это не очень красивое зрелище, и ты можешь простудиться. Иди и переоденься. Твой рундук в моей каюте: по крайней мере, хоть у него есть какое-то представление о пунктуальности.
- Джек, - сказал Стивен, отжимая штаны на пол, - я прошу прощения. Я очень извиняюсь за опоздание. Крайне об этом сожалею.
- Пунктуальность, - произнес капитан Обри, но потом, чувствуя, что начинать проповедь о важнейшей военно-морской добродетели вряд ли гостеприимно, пожал Стивену свободную руку и продолжил, - проклятье, я был похож на кошку на раскаленной крыше на протяжении всего этого гнусного утра, потому говорил немного необдуманно. Присоединяйся ко мне на палубе, когда переоденешься, Стивен. Возьми другую трубу, и мы бросим последний взгляд на берег, прежде чем обогнем остров Уайт.
Стояла ясная солнечная погода, мощные подзорные трубы явили Салли-Порт - четкий и красочный, гостиницу с белым балконом, а на балконе - Софи и Диану бок о бок, рядом с Дианой - Ягелло с рукой на перевязи, а рядом с Софи - уменьшающийся ряд детских голов, трепыхание носовых платков время от времени.
- Там Ягелло, - сказал Стивен. - Я прибыл в его экипаже, который и явился источником неприятностей.
- Но, несомненно, Ягелло превосходно правит лошадьми?
- Конечно, правит как Иегу [7]: мы довольно шустро выкатились из Лондона, и Ягелло правил в литовской манере, стоя и склонившись над упряжкой, подбадривая лошадей улюлюканьем. И какое-то время все шло очень хорошо, и мы с Дианой могли спокойно поговорить, потому что Ягелло и его скотина разговаривали на одном языке, но когда мы стали менять лошадей, кое-что случилось.
Кроме того, Ягелло не привык к правилам езды в Англии: Литва страна аристократическая, где простые люди убираются с дороги, и когда медленно ползущая телега из Петерсфилда отказалась съехать на обочину, он так вознегодовал, что решил подрезать и высказать все, что думает. Но возница так ударил кнутом нашу левую переднюю лошадь, что мы свернули, задели мильный столб и потеряли колесо. Большого ущерба не случилось - мы не опрокинулись, и как только подняли кузнеца и тот запалил кузницу, то через пару часов все оказалось в порядке, кроме руки Ягелло, которую он сильно растянул.
Я редко видел кого-то столь же сильно раздосадованным. Наедине он сказал мне, что никогда бы не превысил скорости легкого галопа, если бы знал, что придется править лошадьми в позорной демократии. Это едва ли справедливо, но тогда парень пребывал в ужасном унынии, да на глазах у Дианы...
- Впечатлительные иностранцы, - произнес Джек. - Ягелло - отличный парень, иногда почти забываешь об этом, но на самом деле он всего лишь иностранец, бедняга. Полагаю, ты взял вожжи?
- Не я. Диана. К тому времени солнце уже поднялось. Она гораздо лучше управляется с четверкой, чем я.
Диана как раз четко виднелась в окуляре, солнце ярко ее освещало. Все годы, что Стивен ее знал, Диана боролась с неблагоприятными обстоятельствами: сначала дорогостоящий, фешенебельный образ жизни в девичестве без достаточного количества средств, чтобы его поддерживать, потом страшная бедность и зависимость, затем трудные, доставляющие неприятности, страстные и даже жестокие любовники. Все это подточило ее энергичный характер, сделав его колким и жестким, так что уже давно Мэтьюрин не ассоциировал Диану со смехом: красотой, порывистостью, стилем, даже остроумием, но не со смехом.
Сейчас это переменилось.
Стивен никогда не видел ее такой счастливой, как в последние несколько месяцев, и такой красивой. Он не был настолько самодоволен, чтобы полагать, что лишь их брак являлся тому причиной. Скорее, этому способствовало то, что Диана наконец-то обрела дом с обширными и разнообразными знакомствами, богатой легкой жизнью, которую вела - она обожала быть богатой. Даже вполне осязаемый муж мог этому поспособствовать, даже если и не обладал «правильной» национальностью, происхождением, наружностью, религией или вкусами. Даже если не являлся тем, кого ее друзья могли бы желать ей раньше.