Мишка

Внизу, под крылом, медленно двигалась полосатая земля. Удалялись тёмные массивы леса, в котором затерялся аэродром. Вспыхивали, отразив солнце, блестящие стёклышки озёр. Сплывали назад рудые морщины оврагов, серые ниточки грунтовых дорог, серебряные жилки речушек. Да всё это мало интересовало зверя. Он лёг на брезент, прищурил глаза; и ему представилось, будто он снова в своей каморке, где находился, как только попал к людям. И всё было как прежде, как всегда, если бы не заложило от гула уши. Если бы воздушные ямы не нагоняли под шкуру муравьёв. Если б рядом был его друг, Петька Волжанов…

А Петька летел впереди, уже над бывшей передовой, изрытой траншеями и воронками. Вот под крылом показалось поле с остатками «тигров» и «пантер». Подбитых танков было так много, как головастиков в луже, высохшей на солнце.

Здесь Петьке Волжанову повредили прибор, измеряющий давление масла. Мелкие осколки стекла брызнули в лицо, горячее масло хлюпнуло на колени, потекло в сапоги. От перегрева мотора в кабине запахло изоляцией. Лицо стало мокрым. Петька думал, что это пот, и сдувал капли, сбегающие на кончик носа, отчего розовая пыль крови оседала на раструбы перчаток, на рукоять штурвала, на стёклышки приборов.

И как пролетел над грудой ржавеющего железа и начал снижаться, вспомнил Мишку — вот кому будет трудно приземляться в первый раз.

Через несколько минут прошёл над кладбищем битой техники и транспортный самолёт, в котором летел медвежонок. Мишка почувствовал, как пол начал проваливаться. Ничего не поймёт: живот подхватило, дух забило. Он всё вытягивался на лапах и не знал, к чему приткнуться, а тому падению не было конца. Но вот багажное отделение сильно тряхнуло, пол зашатался, запрыгал, точно возок на мостовой. Неведомая сила потянула теперь Мишку вперёд, и он упёрся лбом в стену. На этот раз в противоположную. Пнулся ещё раз головой — осел на задние лапы. Прошла минута — две, и моторы заглохли. Чудно в ушах. Вроде шума нет, а звенит. Голова кружится. Тошнит. Медвежонок с перепугу заревел, но открылась дверь.

Радуясь яркому свету, радуясь солнцу, улыбкам, Мишка так расчувствовался, что чмокал носом всех подряд, переходя из рук в руки. Очутился на руках у Петьки, прильнул к золотой звёздочке. Вдохнул знакомый и родной запах портупеи, заскулил на радостях. Теперь никто, должно быть, казалось ему, никто не разлучит его с дорогим другом — Петькой Волжановым.

ПЕРЕМЕНЫ И ИСПЫТАНИЯ

Незаметно подошла осень. Украсилась незнакомым для Мишки цветом земля. Полетели, завихрились красные и жёлтые листья; подули холодные ветры. Стало сыро, зябко, неприятно.

По утрам поле аэродрома затягивалось молочными туманами. Лётчики подолгу сидели в землянках безвылетно. Петька Волжанов обычно поднимался с постели, тянулся к маленькому оконцу.

— Погода нелётная, — говорил безнадёжно и потягивался.

Мишка отвечал ему таким же сладким потягиванием из угла. С наступлением холодов лётчики набросали в угол всякого тряпья, и Мишка долго возился там, устраивая логово. Подрыл носом фуфайку, обнюхал её. Наконец улёгся. Сунул морду в рукав, угрелся. Засопел, довольный.

Дни становились короче. Серые тучи низко неслись над лесом грязными клочьями, чуть не цепляя новую башенку метеостанции. Назойливо моросил дождь, заливая капониры. Техники ругались, отводя ручьи в сторону, черпая воду согнутыми вёдрами. И если надо было непременно взлететь, самолёты, точно глиссеры, скользили по мокрой полосе, выстреливали из-под колёс на рытвинах брызгами воды, неистово выли моторами и с трудом отрывались от земли. С колес отваливались на лету и шмякались на поле увесистые лохмотья грязи.

К зиме лётчики преобразились. Вместо сапог получили унты с коричневыми — лисьего цвета — плешинами на белом мехе. Поверх шерстяных гимнастёрок — удобные куртки, подбитые цигейкой телесно-розового цвета. Стеганные на вате брюки.

Преобразился и Мишка. К осени он подрос, набрался сил. Придёт Мироныч, затеет с ним борьбу. Набычит голову, расставит руки рогатиной. Идёт на зверя. Медведь в такие минуты оскалялся, кровью наливались его дёсны. Шерсть на загривке вставала дыбом.

— О-о-о! Наш Мишка становится настоящим Михаилом Ивановичем! — кричали лётчики, видя, как Мироныч не может справиться с медведем, на что финишёр отвечал шуткой-прибауткой:

— Несподручно бабе с медведем бороться: того и гляди — юбка раздерётся!

С наступлением холодов Мишка стал жадно поедать хвою. Старый охотник говорил, будто зверь запасается витаминами, чтобы залечь в спячку. И действительно, Мишка начал мостить в своём углу что-то наподобие берлоги. Повалился на бок, зарылся в тряпье. Глазки его сделались маленькими, затянулись мутной плёнкой. Взял лапу в рот, веки невольно сами сомкнулись. Но тут же вздрогнули во сне. Проснулся и, не открывая глаз, опять начал сосать, захлёбываясь, лапу. Так и заснул с лапой во рту.

Да не пришлось косолапому залечь в зимнюю спячку. Как-то раз в землянку вбежал Волжанов, громко крикнул:

— Мороз!