Мишахерезада

Ему было сорок лет, он был призван по случаю войны из торгового флота, он спер корабельную кассу и бормотал смехотворное на суде чести, он не пожелал воспользоваться револьвером с одним патроном, он был уволен с флота, чтоб не поднимать шум позора. Забузившие в 1905 году матросики решили пригласить его в командиры восстания: он офицер, он обижен, он свойски держался. Шмидт, уволенный на пенсию с повышением в следующий чин, как тогда было принято (но без права ношения формы), надел мундир с погонами капитана второго ранга и поехал по кораблям агитировать офицеров. И был сброшен с борта в шлюпку с вырванными погонами.

…В той половине острова, где мы не копали, стояла бетонная стела. На этом месте Шмидт был расстрелян. К стеле вела дорожка из каменных плиток, шагов в пятьдесят длиной. Такая дорожка в никуда шириной с человека. Ночью под луной по ней прогуливались пары, избегнувшие пьянства. Прилично и романтично погуляв, пары сворачивали в густую траву по пояс и там исчезали.

Бандера Росса

Начальником же экспедиции был профессор Ленинградского Института археологии. Его звали Дядя, и он осуществлял общее идейное руководство. Он сортировал кости и черепки, проводил классификацию и делал выводы. Он жил один в большой палатке, заставленной ящиками со всеми этими артефактами (не было тогда такого слова: предметы и находки были, а артефактов не попадалось). По вечерам он собирал Виноградова, бригадира копателей Колю и пару ученых теток «на планерки». Там они выпивали в кругу начальства, а потом шли к нам в ложбинку. А Дядя ложился спать. Или даже читал при свечке. Он там один читал. Больше никто не читал. Я не видел.

У него был магнитофон на батарейках. По этому магнитофону он слушал чудовищно матерные поэмы. У него было такое хобби. В нем погиб диалектолог.

Он был маленький, крепко сбитый, лысый, седой, в очках, живчик такой, такой игривый ходок из академических кругов. Археологинь в купальниках он приветствовал одобрением: «Какие попочки!» Он изображал такую старческую внесексуальную грубоватость.

А в воскресенье был выходной и играли в футбол. И Дядя в честь этого почему-то спустил красный флаг, вьющийся над лагерем на высокой дюралевой мачте.

Он стал делать с этим флагом что-то странное. Непристойное. Он стал попирать его ногами и делать жесты.

Потом он оказался одет в красные трусы.

Это был не флаг. Это были его красные трусы. Они висели над лагерем на флагштоке. Странно, что под ними еще в пионеры никого не приняли.

Старый профессор был коммунист. И вообще археологи были советские люди. Но с юмором. И обозленные на советскую власть за разные трудности.

Дядя расправил свои красные знаменные трусы и стал носиться по поляне, как паровоз. Он хорошо играл.

Потом снял трусы и поднял обратно на мачту.

Компот в Ольвии

Ольвия располагалась недалеко от Березани. При впадении Буга в Черное море. На лимане.

Крупнейший был город северного Черноморья. На его месте ничего не построили — такая удача. Раскопан капитально. Площадь, улицы, гимнасии, храм, алтарь, колоннады. Великий народ были греки.

Мы неторопливо копали квадраты двадцать на двадцать метров и просеивали грунт через сито. Не переламывались и хорошо жили.

Раз недели в полторы жили плохо. Мужики в очередь дежурили при кухне. Таскали фляги с пресной водой, снимали бачки с кипящим супом и драили посуду. И заготавливали дрова из всего, что можно сжечь.

И остужали компот из сухофруктов. Раскаленный бачок относился к воде. В илистое дно установили несколько камней для опоры. На эту строго горизонтальную площадку опускался бачок с драгоценным вкусным компотом. Вода не доставала до края сантиметров десять. Кругом зеленела камышистая осока. Безопасная технология.

Так каждый третий день в компоте плавала речная дрянь! Вплоть до головастиков в уже остывшем. Этот природный феномен сокрушал разум не только рядовых землекопов, но и докторов наук. Как?!

В свой черед я принял все меры лично. В награду за тщательность в моем баке плавал соменок. Над ним посюсюкали и вылили в реку вместе с компотом.

Назавтра я велел позвать меня к снятию компота. Пришел с раскопа. Не помогая, проследил за установкой бачка в воде. И сел курить. Мне принесли чаю, пожелали успеха и стали смеяться издали.

Вода в лимане ровная, как ртуть. Течение слабое, разлив широкий. Ветра нет, солнце палит. Борт бачка над водой — сушайший. Перед обедом народ полез купаться. Но это метрах в пятидесяти ниже по течению, еще и кусты отделяют место. Я уставился на бачок: вода не колыхнулась даже.

Вдали, по фарватеру у того берега, медленно прополз сухогруз. Не плеснуло, не шелохнулось.

С военного аэродрома за берегом поднялся огромный Ту-160, растопырив крылья на взлете, и полез в небо. Я — на компот! Да нет, причем тут самолеты…

Уже жрать зовут. Ну, значит сегодня без фокусов.

И вдруг!!! На ровнейшей поверхности! Метрах в десяти от берега! Поднимается волна! Сантиметров двадцать! И катится к берегу! И за ней — несколько поменьше…