Мишахерезада

Иностранцы — никудышные солдаты, трусоватые и развращенные комфортом, умирать за родину не хотят. Не нам чета. Вот только немцы получше. И японские фанатики. В Корее мы американцам вломили. И на Кубе у них оказалась кишка тонка. И во Вьетнаме бьем. В рационе солдата саморазогревающиеся консервы, кетчуп и туалетная бумага… пародия, а не солдат.

Любой иностранец — возможный шпион и всегда идеологический враг. Только проверенные и специально назначенные товарищи могут общаться с ними.

Познакомившись на филфаке со стажером-славистом из США Бобом Уэлсом (до писателя не хватало второй «л»), я привел его выпить в нашу коммуналку, дедовские две комнаты пустовали. Выпив до идиотизма, блюдя честь своей страны каждый, выкинули бутылки прямо в окно на Садовую и легли спать. Узнав, что мой гость был американцем, соседи в ужасе позвонили на Литейный: сообщили, предупредили, осудили, отмежевались. Годы спустя они передавали мне ответ: «Спасибо. Не волнуйтесь. Нам все известно». Это знакомство воспринималось ими, обычными людьми без контактов с иностранцами, как поступок безумный, опасный, в сущности негласно преступный.

Мы, процеженные филологи, из которых половина переводчики, были немногим храбрее. Когда позднее для одного рассказа мне понадобилось узнать черный курс финской марки в Ленинграде, однокашники-переводчики по телефону давали понять, что нельзя спрашивать такие вещи, впервые слышат подобное, а зачем оно мне, они могут узнать банковский курс. Иностранец был источником опасности. Фактором повышенного риска.

Это вполне отражалось в официальном представлении о культурах. Представление вбивалось с первого класса. Русская культура равновесна зарубежным совокупно. Одно — наше, другое — все не наше. Музыка русская и западная, живопись русская и западная, литература и подавно. Их литература была более такой блестящей, возможно, изящной, но наша — более глубокой, духовной и гуманной.

Национальность Ромео и Джульетты, Тристана и Изольды, Робин Гуда и д’Артаньяна тщательно обходилась стороной. Русские герои были русскими, а нерусский национальности не имел.

Послевоенная кампания по борьбе с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом окончательно не прошла никогда. «Норд» так и остался «Севером»: и папиросы, и кафе. Отрицательных героев в книгах звали Эдуардами и Элеонорами. Советский Союз был родиной африканского слона.

Много лет спустя я задумался, почему Ломоносов боролся с немецким засильем в Российской Академии наук. Потому что кроме немцев там никого не было. И сам Ломоносов в Германии выучился. И вся Академия была организована Петром I методом импорта немцев, своей науки до него в России вообще не существовало.

И любимым анекдотом был о заседании по проблеме приоритета в науке на международном симпозиуме.

Выступает англичанин: об изобретении паровоза Стефенсоном.

Представитель Советского Союза заявляет протест:

— Как известно, паровоз изобрели русские изобретатели братья Черепановы.

Выступает итальянец: об изобретении радио Маркони.

Русский заявляет протест:

— Как известно, радио изобрел русский инженер Попов.

Выступает американец: изобретение самолета братьями Райт.

Русский заявляет протест:

— Первый самолет построил русский офицер Можайский.

Выступает немец: изобретатель печатного станка Иоганн Гутенберг.

Русский протестует:

— Книгопечатание ввел русский первопечатник Иван Федоров.

Выступает австриец:

— Надеюсь, представитель СССР не будет возражать, что рентгеновские лучи открыл все же австриец Рентген?

Француз язвительно вставляет:

— Согласен ли месье, что это французы изобрели французскую любовь?

— А-а-тнюдь! — встает русский представитель. — Еще в русской рукописи XVI века зафиксированы слова Ивана Грозного: «Хуй вам в рот, бояре, я вас насквозь вижу!»

Брак с иностранцем граничил с изменой Родине. Бюрократические препятствия чинились годами.

За шейный платок я попал когда-то в милицию в Анапе: «Не наш человек».

Иван-дурак остался героем советских «интернациональных» анекдотов. Американец-немец-француз были умнее, тщательнее и проигрывали. Русский был простоват, хитроват, разгальдяист, обаятельно циничен и всех побеждал.

ГЕГЕМОН

Рейган посещает советский завод. Брежнев гордо сопровождает. Все блестит, крутится, шумит, едет, работяги в чистых комбинезонах, директор дает пояснения. И вдруг в соседнем цехе — пьют в углу! Забивают домино! Станки шумят вхолостую. Брежнев чернеет лицом. Рейган утешительно хлопает его по плечу: «Ничего, Леня. У нас господствующий класс тоже паразитирует».

Гениальная мухинская скульптура «Рабочий и колхозница» — символ эпохальной идеологии. Труд, мощь, молодость и красота, напор и полет, народ и перспектива. Наш паровоз, вперед лети. Пролетарий и был тем паровозом, который летел. И торил путь, и тащил за собой остальных.

Как в семнадцатом году пролетарию сказали, что он главный, так эта вредоносная марксистская мысль у него в мозгу и паразитировала. И ведь интеллигенты сказали! Недоучившиеся адвокаты, семинаристы и журналисты, товарищи мелкие дворяне и купеческие дети.