Мишахерезада

Я с воплем вскочил в воду и выдернул компот. И держал в руках, боясь двинуться и глядя в загадочную водную даль, пока волна облизывала меня до плавок.

Еще поколыхалось и утихло.

Оно утихало, а я смотрел, как Ньютон на гнилое яблоко.

Перед обедающим собранием я произнес речь по гидродинамике, которую познал только что в прикладном объеме.

Судно идет далеко, в километре-двух, и медленно. И волн от него никаких. И вот прошло уже минут пятнадцать, оно уже ушло далеко вниз, когда тихо передающаяся по глубокой воде отвальная складка-волна достигает нас. И тут на мелководье она выпячивается, поднимается, растет и перехлестывает в наш компот! А через полминуты — опять ровное зеркало.

А мы-то долго бегали к компоту, завидев проходящий корабль! А от него — никаких волн. Ну, посмотрим — и уходим.

Меня слегка уело, что ни одна сволочь не оценила глубину и тонкость открытия. Кивнули и дальше пьют компот. И некоторые добавляют в него вермут.

Бронзовый лев

Любой советский человек мечтал найти клад или выиграть в лотерею. Но не получалось. Это был единственный способ разбогатеть легально и сразу.

Мы снимали штыком лопаты тонкий ломтик грунта и бросали на сито. Мелочь просеивалась. Находки покрупнее обнаруживались сразу. Их обкапывали детским совком, палочкой, руками.

Березань и Ольвия две с половиной тысячи лет назад были выведенными колониями великого Милета. Здесь были жилища, захоронения, культовые сооружения и мостовые. И мечта археолога — помойки. На помойках концентрировались остатки всего. Это была сокровищница историка.

Археолог не думает о рыночной ценности находок, как прозектор не думает о духовных качествах трупа. Наибольший восторг вызвала граффити, подтверждавшая факт какой-то битвы в соответствующем году. Дядя с Виноградовым просто целовались.

Человечьи кости и черепки посуды. Кости стучали легко и сухо. А глиняная посуда была поразительно тонкая и изящная. Греки умели обжигать глазурованную глину тоньше и легче фарфора.

Изредка попадались древнейшие серебряные монеты — «дельфинчики». Как блесна размером с мизинец. Это была цена овцы.

Ты не просто видишь, но ощущаешь, что у тебя под лопатой. И когда на срезе земли обозначился край твердой горошины, я потер и поковырял пальцем. И вытащил не то желудь, не то червячка, под твердой земляной коркой которого угадывались более сложные очертания. Я кинул его на одежду, а в перекуре сунул в карман.

Не то чтобы я решил разбогатеть, присвоив культурное достояние государства. Но любопытно.

Вечером я спустился к воде и размочил кокон. Проявился тонкий длинный лев с хвостом на отлете и проработанной гривой. Он был как ящерка длиной с мизинец.

Это было не золото. Явная бронза. Совесть сказала, что ей уже легче. Похожие львы есть в Эрмитаже. Я оставил этого льва себе. В конце концов, это была любовь с первого взгляда.

Это единственное, что я украл у государства. Пошло оно. Пусть само копает.

Царьград

ФИКТИВНЫЙ БРАК

О, это отдельная песня! Картину художника Федотова «Неравный брак» помните? Ну, так все было иначе.

В Петербурге на Преображенском кладбище лежат шесть поколений моих предков. Начиная с николаевского солдата, с георгием за крымскую войну получившего право местожительства в столице: как инвалид, то есть выслуживший армейский срок ветеран. Гордость у меня была — прописки не было. И мне там жить не полагалось.

Отец выбыл из Ленинграда в армию в 1942-м году. И никогда уже не вернулся. Он остался жив, прослужил еще тридцать четыре года по гарнизонам и уволился в запас в Белоруссии подполковником.

Жил еще дед в двух огромных комнатах коммуналки на Садовой. Он мог прописать меня одним способом: оформив опекунство над собой. Крутую дедову натуру вариант опеки приводил в ярость. Он был независим с четырнадцати лет.

В юридической консультации меня выслушали за три рубля и сказали, что вот если бы я женился. На ленинградке. Это все, что советовал закон.

Отец написал письмо однокласснику. Одноклассник работал главным прокурором Ленинграда товарищем Караськовым. Такие карьеры делались на костях. В срок я пришел на прием и получил вежливое разъяснение его помощника, что прав на прописку по закону у меня нет.

Черт! Меня учили уважать закон. Ловчить стыдно. Мошенничать позорно. Еще меня учили добиваться своего. Ну, и как совмещать Моцарта со злодейством?

Я жил в комнате надолго уехавшего друга. Заработанные и припасенные деньги таяли.

Дни проходили в «Сайгоне» за кофе маленьким двойным и стаканом портвейна. Знакомые проникались темой и обсуждали варианты. Здесь толклись и гудели спекулянты, нищие поэты, гомосексуалисты и городские сумасшедшие. Здесь нервно издевались над властью, и каждый третий был стукачом.

Появились кандидатки! Меня возили на смотрины. Мы обсуждали условия делового соглашения и оставались недовольны друг другом.

И наконец через фарцовщика, интуристовского переводчика и парикмахершу мне нашли отличную жену. Для фиктивной она была вообще блеск. Мы поверили друг в друга с первого взгляда.