Миры Роберта Хайнлайна. Книга 7

— Вернее сказать, сшибаешь денежки для свидания, — заметил Джим. — Смитти, что ты скажешь насчет хитрых правил, которые придумал новый шеф? Покоримся или поднимем вой?

— А зачем поднимать вой? — Смайт собрал свои орудия. — На всем можно сделать бизнес, стоит только приложить мозги. Когда вы в затруднении, обращайтесь к Смайту — обслуживаем в любое время. — Он задержался на пороге. — А про билеты на похороны никому не говорите, а то бабушка захочет урвать свою долю, пока не померла. У старушки на это большой нюх.

— Фрэнк, — сказал Джим, когда Смайт ушел, — не нравится мне этот парень.

— Зато он нас выручил, — пожал плечами Фрэнк. — Давай отметимся, пусть нас вычеркнут из черного списка.

— Давай. Он мне напомнил, как док говорил: какой закон ни прими, он всегда открывает новую лазейку для мошенников.

— Не обязательно. Пошли.

У кабинета директора стоял длинный хвост, и очередных впускали по десять человек. Хоу быстро осмотрел их маски и перешел к нотации:

— Надеюсь, юные джентльмены, это послужит вам не только уроком аккуратности, но и уроком внимания. Если бы вы прочли сегодня объявление, то подготовились бы к инспекции. Что до самого нарушения, я хочу, чтобы вы поняли: дело здесь не только в детских, дикарских рисунках на ваших средствах защиты, как ни безобразна подобная живопись сама по себе. — Он помолчал, чтобы убедиться, что его слушают. — Нравы в колониях вовсе не обязательно должны быть грубыми и вульгарными. Как глава этого учебного заведения, я намерен искоренить все пороки, внедренные в вас домашним воспитанием. Главная цель воспитания, если не единственная — это созидание характера, а характер создает только дисциплина. Считаю, что я как нельзя лучше приспособлен для этой задачи. Перед тем как прибыть сюда, я двенадцать лет преподавал в военной академии в Скалистых горах. Это превосходнейшая школа — школа, которая выпускает мужчин.

Он снова остановился — то ли перевести дыхание, то ли дать слушателям проникнуться своей речью. Джим пришел сюда только затем, чтобы у него со спины сняли ярлык нарушителя. Однако высокомерие директора и особенно его высказывание о колониальном доме как источнике дурного воспитания в конце концов вывели Джима из терпения.

— Мистер Хоу, — сказал он.

— Да? Что такое?

— Здесь не Скалистые годы, а Марс. И не военная академия.

Изумление и гнев мистера Хоу были столь велики, что какой-то момент казалось: не то он совершит рукоприкладство, не то его хватит удар. Затем он овладел собой и процедил сквозь зубы:

— Ваша фамилия?

— Марло, сэр. Джеймс Марло.

— Было бы намного лучше для вас же, Марло, если бы здесь была военная академия. Остальные могут идти. Воскресные привилегии восстановлены. Марло, останьтесь.

Когда все вышли, Хоу сказал:

— Марло, нет на свете ничего отвратительнее наглого, неблагодарного, незнающего своего места юнца. Вы получаете прекрасное образование исключительно благодаря Компании. И вряд ли вам пристало дерзить людям, которых Компания поставила наблюдать за вашим обучением и содержанием. Вы сознаете это?

Джим молчал. Хоу сказал резко:

— Ну же! Говорите, юноша, признайте свою вину и извинитесь. Будьте мужчиной!

Джим продолжал молчать. Хоу побарабанил пальцами по столу и наконец сказал:

— Очень хорошо, ступайте к себе и обдумайте свое поведение. До понедельника у вас будет достаточно времени.

Когда Джим вернулся к себе, Фрэнк восхищенно покачал головой.

— Ну и отчаянный же ты парень.

— Надо же было кому-то сказать ему.

— Да уж, надо. Каковы же твои дальнейшие планы? Перережешь себе горло или уйдешь в монастырь? Старый Хоу теперь будет постоянно держать тебя на мушке. Прямо небезопасно стало жить с тобой в одной комнате.

— Какого черта, Фрэнк! Если ты так на это смотришь, поищи себе другого соседа.

— Тихо, тихо! Я тебя не брошу, буду с тобой до конца. «И с улыбкою мальчик мертвым упал». Я рад, что ты ему все высказал. У меня не хватило бы смелости.

Джим бросился на свою койку.

— Не думаю, что смогу долго здесь выдержать. Я не привык, чтобы меня шпыняли и издевались надо мной ни за что ни про что. А теперь я буду получать двойную дозу. Что делать?

— А пес его знает.

— Здесь было так хорошо при старом Штуби. Я думал, мне здесь будет просто здорово.

— Штуби был молодец. Но что же остается, Джим, кроме как заткнуться, проглотить пилюлю и надеяться, что он забудет?

— Слушай, никому ведь это не нравится. Может, если мы объединимся, он сбавит ход?

— Вряд ли. Ты единственный, у кого хватило духу высказаться. Даже я и то тебя не поддержал, хотя согласен с тобой на сто процентов.

— А если мы все напишем родителям?

— Всех не заставишь, — покачал головой Фрэнк, — а кто-нибудь еще и настучит. Тогда тебя обзовут зачинщиком бунта или как-нибудь похоже. И потом, что ты такого напишешь в письме? Чем ты докажешь, что мистер Хоу делает то, что он не вправе делать? Я знаю, что скажет мой старик.

— Ну и что он скажет?