Миры Роберта Хайнлайна. Книга 2

— Живей, дружище! Спасибо тебе, милый Кип…

В призраки я не верю. Просто я так часто слышал ее песенку благодарности, что ноты эхом отозвались в моей голове.

Отойдя на несколько шагов от выхода из туннеля, я остановился. Порыв ветра ударил меня с такой силой и обдал таким холодом, что леденящий мороз в туннеле показался мне летней жарой. Закрыв глаза, я отсчитал тридцать секунд, чтобы дать им привыкнуть к звездному свету, и, на ощупь найдя на наветренной стороне туннеля опорную стойку, соединяющую наружную дорогу с горой, привязал к ней крепким узлом свою веревку. Собираясь в путь, я знал, что снаружи меня ожидает ночь, и рассчитывал, что проложенная на опорах дорога будет выделяться черной лентой на фоне белого «снега», сверкающего под звездным небом. Я полагал, что по открытой урагану дороге идти намного безопаснее, если будут видны ее края, а освещать ее нашлемной фарой мне вряд ли удастся; для этого пришлось бы поворачиваться всем корпусом из стороны в сторону, что может заставить меня потерять равновесие и сбиться с темпа.

Я все продумал очень тщательно, потому что поход по Плутону, да еще ночью, это вам не прогулка в саду. Итак, отсчитав тридцать секунд и успев за это время привязать веревку к стойке, я открыл глаза, Я ни черта не увидел! Ни единой звезды. Даже небо и землю различить не мог. Я стоял спиной к туннелю, шлем скафандра закрывал мое лицо, я должен был видеть дорогу, но не видел ничего.

Развернув шлем, я понял причину тьмы, закрывшей небо, и землетрясений, напугавших нас с Крошкой: действующий вулкан. Он был то ли в пяти милях от нас, то ли в пятидесяти, но это, без сомнения, был именно вулкан — рваный, злой красный холм, выплескивающий огонь в небо.

Но я не стал рассматривать его, Включив нашлемную фару, я осветил ею правый край дороги и неуклюже засеменил, держась ближе к нему. Если я споткнусь, у меня в запасе останется вся ширина дороги, прежде чем ураган сдует меня вниз. Я шел, держа моток веревки в левой руке, отпуская ее по мере продвижения, но не ослабляя, а натягивая.

Ураган не только пугал, но и причинял боль. Мороз обжигал как пламя. Потом обожженное им тело начинало неметь, больше всего доставалось правому боку; он онемел первым, а потом и левый бок стал окаменевать.

Веревки я больше не чувствовал. Остановившись, я наклонился вперед и выхватил веревку из тьмы лучом фары. Вот еще одна деталь скафандра, требующая усовершенствования, — нашлемная фара должна вращаться!

Половина веревки уже размоталась. Следовательно, я отошел от туннеля на добрых пятьдесят ярдов.

Веревка служила мне и ориентиром — когда она размотается полностью, я отойду на достаточное расстояние, как хотела Мэмми. Вперед, Кип, вперед!

— Поспешай, парень! Больно уж холодно здесь! — прошептал «Оскар».

Я снова остановился. Не потерял ли я коробку? На ощупь я ее не чувствовал. Но в свете шлемной фары увидел, что сжимаю ее в правой руке, Так держать! Я заторопился вперед, считая шаги. Один! Два! Три! Четыре!

Досчитав до сорока, я остановился и, глянув вниз, понял, что вышел на самую высокую часть дороги, там, где она пересекала ручей. Примерно половина пути до места посадки корабля. Ручей — метановый, что ли? — сковал лед, и я понял, что ночь выдалась по-настоящему холодной.

Веревка размоталась уже почти вся. Можно считать, дошел до нужного места. Я опустил ее, осторожно подвинулся на середину дороги, встал на колени и попытался поставить коробочку рядом с собой. Но не сумел разогнуть пальцы. Я разжал их пальцами левой руки, высвободив коробку.

Дьявольский порыв ветра подхватил ее, и я еле успел ее схватить, чтобы она не укатилась. Потом обеими руками осторожно поставил коробочку перед собой. «Разработай свои пальцы, дружище. Постучи ладонями друг о друга», — пробормотал «Оскар».

Так я и сделал. Постепенно, со страшной болью, пальцы правой руки начали шевелиться. Неуклюже придерживая коробку левой рукой, я потянулся к ручке наверху. На ощупь я ее не чувствовал, но, как только ухитрился сжать ее пальцами, она сразу повернулась. Казалось, что коробочка ожила и замурлыкала.

Должно быть, я чувствовал вибрацию через перчатки и через скафандр — услышать-то я ее никак не мог. Я поспешно опустил коробочку, неуклюже поднялся на ноги и немного отступил назад, чтобы можно было осветить, не нагибаясь, коробочку нашлемной фарой.

Я выполнил задачу, дело Мэмми было сделано, и, как я надеялся, вовремя. Останься у меня здравого смысла хотя бы столько, сколько есть у обыкновенной дверной ручки, я повернулся бы и рванул бы обратно в туннель еще быстрее, чем шел сюда. Но я смотрел как зачарованный на то, что происходило с коробочкой.