Рустам вообще не знал такого времени года, как земная осень. Но на плато Верхней Америки было что-то хоть немного напоминавшее о листопаде и о бабьем лете той страны, по имени которой эта получила свое название, и то только потому, что многие растения с планеты-матери были завезены сюда и тут прижились. Во всяком случае, так рассказывали самые старые из переселенцев. Теперь таких осталось уже совсем мало. Дэниел Коффин знал Землю только по книгам и картинам; и еще его приемный отец когда- то показал крохотную звездочку вблизи созвездия Волопаса и сказал, что это земное Солнце.
Красные листья клена, желтая листва берез, отливающие золотом пурпурные листья римовых деревьев облетали под ветром, а над ними колебались голубые плюмажи перистого дуба, который на зиму не сбрасывает свою листву. Основателями Анкера были предусмотрительные мужчины и женщины. Они проложили широкие улицы, обсадив их саженцами деревьев, хотя сами первопоселенцы еще долго продолжали ютиться в палатках и землянках. Летом деревья дарили городу тень, а сегодня они осыпали яркими листьями тротуары, стены из кирпича и цветного бетона, крыши старых сборных строений, которые еще сохранились, легковушки и грузовики и даже редкие фургоны с конской упряжкой. Эти сувениры первопоселенцев ветер разносил по всем улицам.
Ребятишки, бегущие в школу, шныряли меж взрослых пешеходов. Их веселые крики были слышны издалека. Коффин припомнил тяготы и нищету тех дней, когда ему приходилось так же трудно, как и всем остальным, и слегка улыбнулся.
Ветерок обтекал Дэна, шепча ему что-то, холодил лицо и слегка обжигал ноздри. Небесный купол был чист, сиял нежной голубизной и был испещрен множеством птичьих стай, летевших на юг. На востоке восходило солнце — красно-оранжевое, не слепящее глаза.
Оно уже довольно высоко поднялось над снежными пиками Геркулесовых гор. Хотя окрестностями Анкера служила вся планета, но сам по себе он был невелик — около десяти тысяч постоянных жителей, из которых больше половины составляли дети. Можно считать, что тут жила почти четверть всего человечества Рустама.
Взглянув в противоположную сторону, Коффин увидел рваные клочья дыма, поднимавшиеся над невысокими крышами домов. Порыв ветра донес до него крепкий запах тухлых яиц. Он поморщился.
А что до детей... Тут радость, доставленная ему прекрасным деньком, покинула его. Больница. Его сердце колотилось, а по ступенькам он поднимался куда медленнее, чем хотел бы.
— Доброе утро, мистер Коффин! — Медицинская сестра, сидевшая за конторкой, была совсем еще юной. Она говорила с ним почтительно-восторженным тоном, который он до сих пор находил забавным. Это с ним-то — с простым парнем Дэном Коффином, фермером с Низин!
Что ж, надо признаться, он получил известность, еще когда был молод, потому что оказался одним из немногих, кто мог исследовать огромные пространства Низин и добывать знания о Рустаме, необходимые всему местному человечеству. Кроме того... да, он попадал в истории, о которых долго еще вспоминали. Но сам он всегда морщился, когда слушал рассказы о них, и вспоминал старое присловье, что приключения бывают только у тех, кто не отличается большой компетентностью. Правда, он тут же делал скидку на то, что когда весь мир никому не известен, то предусмотреть все фокусы, которые способен выкинуть закон Мерфи14, просто невозможно.
Да и вообще все это было в далеком прошлом. Он поселился в Низинах вблизи озера Мунданс уже тридцать пять лет назад. (Это двадцать земных лет, отозвалось в нем эхо его детства, когда все старожилы старались поддерживать традиции вроде Рождества.) О да, у него там самая крупная в тех местах, да и во всех Низинах тоже, плантация. Его можно назвать зажиточным. Соседи в радиусе трех-четырех сотен километров смотрят на него как на своего лидера и сделали его своим представителем в Верхней Америке. Тем более...
— Доброе утро, мисс Херцкович, — сказал он и поклонился, согласно тому, как было принято в Анкере, где на манеры обращалось куда больше внимания, чем у парней из Пограничья. — Хм... я знаю, сейчас еще рано, но у меня вскоре деловое свидание, и я подумал...
В ее глазах появилось выражение жалости, которое наполнило его душу страхом.
— Да-да, разумеется, мистер Коффин. Ваша жена уже проснулась, вы можете пройти прямо к ней.
Этот взгляд сопровождал его все время, пока он шел по коридору — плотный, мускулистый человек в простой дорожной одежде, готовый к тому, чтобы пуститься в путь сегодня же вечером; черты лица грубоватые и обветренные, черные волосы припорошены сединой. Он ощущал этот взгляд не только спиной, но и сердцем.