Миры под лезвием секиры

— Людей жалко невинных. Баб, детей. Если урки в город ворвутся, они там Варфоломеевскую ночь устроят.

— Кого ты из себя корчишь? — сказал вояка с издевкой. — Вот, оказывается, какие гуманисты есть среди простых советских заключенных. Лихо ты их воспитал, Семен Осипович.

Семен Осипович, лагерный обсос, то есть начальник, пробурчал что-то невразумительное и принялся нежно ощупывать свою поясницу.

— На моем месте и ты, начальник, гуманистом стал бы, — Зяблик с трудом, но сдерживался. — Урки в санчасти баб вольнонаемных прихватили, медичек. Так их, наверное, уже наизнанку вывернули. Хотите, чтобы и вашим дочкам цицки пооткусывали? Да там же есть зверюги, которые на воле человеческое мясо жрали. У некоторых по десять судимостей. Мокрушники, насильники, наркоты! Больше тысячи человек! А у вас всего две сотни охры зажравшейся да солдатики первого года службы, которые, кроме кухни и гальюна, ничего еще не видели. Хана вам завтра будет!

— Ладно, — усмехнулся вояка, нехорошо усмехнулся, со значением. — Кое в чем ты, может, и прав. Ну пойдем мы, допустим, сегодня в атаку. А если нас огневая ловушка ждет? Коли ты срочную служил, должен знать, что потери атакующих в три раза выше, чем у обороняющихся. И это, заметь, в нормальной армии, вышколенной и обстрелянной. А у наших горе-бойцов выучка такая, что они или все скопом лягут, или разбегутся. Может, ты именно этого и хочешь, а? Почему я должен тебе верить? Ваша братия на всякие подлые выдумки ох как горазда! Семен Осипович! — он швырнул в обсоса черствой коркой. — Да перестань ты свой зад чесать! Знаешь ты этого типа?

— Знаю, — отозвался начальник болезненным голосом. — Тот еще деятель! Судим за убийство родного брата, неоднократно нарушал режим, склонен к побегу, в местах лишения свободы совершил два преступления, на путь исправления стал только в последнее время, и еще неизвестно, с какой целью. С администрацией дерзок, у заключенных пользуется авторитетом, причем как у деловых, так и у мужиков.

— Ты сам-то хоть веришь ему?

— Ни на грош! — со слезой в голосе заявил обсос. — Я им как отец родной был. Столько поблажек давал. Случалось, и глаза на их проделки закрывал. Все имели — и свидания, и переписку. В посылках не ограничивал. А они… отблагодарили, называется… ведь в голову ломом метили… чудом увернулся.

— Случается, что заднице за голову приходится отвечать, — с усмешкой вставил милицейский майор.

Зяблик, по привычке держа руки за спиной, сделал шаг в сторону, чтобы лучше видеть обсоса, и заговорил как можно более спокойно:

— Верно, гражданин начальник исправительно-трудового лагеря. Все верно. Хотя про отца родимого вы и загнули, но в драконы кровожадные вас действительно не запишешь. Видал я и покруче начальников. Да только ведь вы с каждого из нас свою выгоду имели. Думаете, мы не знаем, сколько вы за свидание с заочницей да за досрочное освобождение брали? С общака вам деньги текли. В зоне все можно было купить — и водяру, и дурь, и бабу любую. Без вашего ведома, скажете, все это делалось? Пачку чая прапор за червонец продавал, а ей цена в ларьке семьдесят копеек. В нарядчиках, писарях да хлебопеках кто ходил — кто на лапу вам давал. А кто вашу дачу строил? Не зеки ли? Лес на ремонт бани выписали, а железо кровельное — на укрепление сторожевых вышек. Вы у попок ваших спросите, которые на этих вышках полегли, где то железо!

— Как… ты… гад… смеешь… на меня такое? — обсос зловеще-неуклюже восстал с матов, словно неотомщенный мертвец из могилы. — Да я тебя сейчас расстреляю… без суда и следствия… по законам военного времени…

— Подожди, Семен Осипович, — милицейский майор недовольно покосился на него. — Насчет законов военного времени ты, конечно, загнул. Никто нам войну пока не объявлял. Понимаю, обидели тебя такие слова. Хотя про то, что в твоем хозяйстве взятки процветали, даже гуси перелетные знают. Но не об этом речь сейчас. Речь про то, с чем пришел к нам этот гражданин хороший. Или он действительно за справедливость болеет, или хочет нам подлянку устроить. Вот в чем вопрос… А ты тоже не кипятись! — это относилось уже к Зяблику. — Не на базаре. Попридержи язык немного.

— Своих людей я в лоб на автоматы не поведу! — категорически заявил вояка.

— Я не Суворов, чтобы бастионы в сомкнутом строю брать. Сами знаете, что сейчас вокруг творится. Завтра, может, не то что каждый солдат, а каждый патрон на вес золота будет.

— Кстати, а что вам известно о положении на воле? — спросил у Зяблика милицейский майор.

— Ну, небо и все остальное мы сами видели. Понимаем, что дело неладно… Слышали, что связь не работает и транспорт не ходит, что в городе паника, что вместо Старинковского леса — ровное место, что в Засулье негров голых видели с копьями…

— Все? — милиционер переглянулся с военным.

— А что… разве мало? — нехорошее предчувствие кольнуло Зябликову душу. — Есть и похуже известия?