Миры под лезвием секиры

Дверь едва-едва приоткрылась, и хозяйка выглянула из душного полумрака, пахнущего нафталином, помоями и «маньками» – маниоковыми лепешками, жаренными на мартышечьем жире. Лицо, обращенное к незваным гостям, было свежее, с ясными глазами, но язык не поворачивался назвать его обладательницу девушкой – очень уж она была плотна, коренаста, большегруда.

– Что вам надо? – спросила она и длинно, тяжело глотнула, как будто перед этим держала во рту сухую корку.

– Сейчас узнаешь! – Зяблик уже вломился в прихожую и придерживал дверь открытой, дожидаясь, пока вернется Смыков, вышедший из подъезда звать Верку.

Четвертый из их ватаги – нехристь Толгай, больше известный под кличкой Чмыхало, – должен был пока оставаться снаружи, наблюдая одновременно и за своим драндулетом, и за ближайшими окрестностями. Место было дурное – варнаков здесь уже не раз видели, а там, где варнаки появляются, и всякая другая погань вьется.

– Вы ошиблись! Уходите, пожалуйста, прошу вас… – в голосе молодой хозяйки появились умоляющие нотки.

– Не нас, значит, ждешь? А кого? – Зяблик замахнулся на нее открытой ладонью, впрочем, больше для острастки.

Тут его оттер в сторону Смыков, следом за которым шла Верка с фельдшерским чемоданчиком.

– Здравствуйте, – шаркая подошвами по несуществующему коврику, сказал Смыков. – Одна живете?

– С бабушкой. – Первая слеза уже катилась по щеке девицы.

– Понятно, – Смыков глянул по сторонам, словно бабушка могла прятаться где-то здесь, среди вороха изношенной одежды и кучи стоптанной обуви. – А где же она сейчас?

– В Лимпопо пошла. За мукой.

– Давно пошла?

– Давно… Я даже со счета сбилась. – Еще две слезы побежали вдогонку,за первой, и каждая была как полновесная виноградина. – Пора бы уж и вернуться.

– На что муку меняете? – Смыкову это было, конечно безразлично, ему и картошки с кислым молоком вполне хватало, а вопрос он задал потому, что заранее хотел расположить Шансонетку (так они заглазно прозвали между собой девушку) к себе.

– Да так… На барахло разное. Бабушка на спицах вяжет.

– Говорят, сейчас в Лимпопо электрические лампочки хорошо идут. Только без цоколя. Арапам из них пить нравится. Они же к сушеным тыквам привыкли. Стакан им в руку не ложится. А лампочка в самый раз.

– Где же тех лампочек набраться? – вздохнула Шансонетка.

– Это точно, – подтвердил Смыков, уже успевший между делом заглянуть и на кухню, и в темную сырую конуру, некогда служившую санузлом. – Присесть не пригласите?

– В зал проходите. – То, что количество вторгшихся в ее жилище людей возросло, вроде бы немного успокоило хозяйку.

Зал представлял собой невзрачную, хоть и чистенькую комнатку, чуть более просторную, чем вигвам, и чуть более тесную, чем юрта. Единственное, да еще и зарешеченное, окно глядело на какие-то захламленные задворки, заросшие мерзкой степной колючкой. Типичное старушечье обиталище с блеклыми семейными фотографиями на стенах, нищенской разномастной мебелью и множеством вязаных салфеток, разложенных к месту и не к месту. Самым ценным предметом здесь, наверное, была фарфоровая юбилейная ваза с голубоватым портретом кого-то волосатого: не то маршала Буденного, не то олимпийского мишки. Эта бедность была тем более удивительна, что в соседних квартирах без толку пропадали ковры и зарастал паутиной хрусталь.

– Вот, значит, какие дела, – сказал Смыков, примостившись на скрипучем венском стуле. – Не хочется вас, конечно, беспокоить, но, как видно, придется. Такая уж жизнь наша хлопотная, одни заботы да недосуги. Вы нам, пожалуйста, все расскажите подробно, мы и пойдем себе…

– Что я должна рассказать? – Шансонетка прижала к груди пухлые кулачки.

– Скрывать от нас ничего не надо. Знаем, заходил тут к вам кое-кто на днях.

– Вы про варнаков спрашиваете? – лицо девушки дрогнуло так, словно под кожей у нее была не упругая плоть, а хлипкий студень.

– Про них, родимых, – Смыков улыбнулся своей обычной кисло-сладкой улыбочкой. – Интересно знать, что они от вас такое хотели?

– А что, по-вашему, мужчина от женщины может хотеть? – Она уставилась в угол, где на фанерной тумбочке красовался старенький аккордеон.

– Так то от женщины! – не удержался Зяблик. – А ты же корова!

– Все, я больше вам ни слова не скажу, – Шансонетка спрятала лицо в ладони.

– Не обращайте внимания, – Смыков укоризненно глянул на Зяблика и откашлялся в кулак. – Вы нас правильно поймите… Варнаки нам враги. Но не такие, как, скажем, когда-то были арапы или нехристи. Они враги всем людям, которых и так осталось не очень-то много. Мы о них почти ничего не знаем. До сих пор к варнакам никто и пальцем не сумел прикоснуться. Единственное, чем мы располагаем, так это гипсовые отливки их следов да некоторые не совсем… а лучше сказать, совсем непонятные вещи. Так близко, как вы, их никто не видел. Мы просто обязаны подробно допросить вас.

– Тише дыши, командир! – озлился Зяблик. – Чего ты ей всю нашу подноготную выкладываешь?

– Не мешайте, братец вы мой, – Смыков отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

– Ладно, – после недолгого молчания выдавила Шансонетка. – Я все расскажу.