Миры под лезвием секиры

Цыпф побежал было вслед за Зябликом, но все остальные – Смыков, Чмыхало и Виолетта – рванули в обратную сторону, перемешавшись с какими-то другими, словно из-под земли появившимися людьми. Перекрывая стук пистолетов, опять пушечно рявкнул обрез. Чиркнув по потолку, серебряной молнией промелькнула сабля, и тот, кого она достала, вскрикнул, как кошка, прищемившая хвост.

Вновь появился Зяблик, волоча по полу обмякшее человеческое тело. Он на миг задержался, когда луч света упал на запрокинутое кверху и сплошь залитое черной кровью лицо своей жертвы («Лицо мертвеца!» – сразу догадался Цыпф), злобно выругался.

– За мной! – крикнул Смыков. – Быстрее! Драться в подвале было уже не с кем, и все, толкаясь, кинулись в другой темный коридор, по которому торопливо стучали сапоги убегавших. Ни разу не выстреливший пистолет оттягивал руку Цыпфа, как кирпич, и он, чтобы хоть немного уменьшить этот вес, пальнул навскидку через плечо Смыкова. Пуля с визгом пошла рикошетить от стены к стене и все же догнала кого-то, сразу сбившегося с ноги.

Потом впереди стукнула дверь: открылась, закрылась, и снаружи лязгнул запор.

– Назад! – рявкнул Зяблик, оказавшийся сейчас позади всех. – Уйдут, мать их в дышло!

Снова промчались через подвал, где ничего не изменилось, только сизый дым оседал плотными слоями да тяжкий дух обильно пролитой крови перебивал все-другие запахи, потом преодолели гулкий трап, через окно вывалились наружу – словно на белый свет из ада вернулись – и без промедления рванули вслед за Зябликом к арке, ведущей на улицу.

Цыпф ожидал услышать здесь выстрелы, крики, топот, однако вокруг было на удивление тихо, только где-то печально перекликались птицы. Первое потрясение прошло, но ничего не кончилось, и на мостовой было еще страшнее, чем в подвале – нельзя спрятаться от своих и чужих, нельзя отсидеться в темноте, нельзя увернуться от пули, которая может прилететь с какой угодно стороны.

Зяблик распахнул дверь подъезда, в котором была оставлена засада – там на кафельном полу кучей лежали люди. Сначала даже непонятно сколько, но потом стало ясно, что двое: снизу дружинник с черным моноклем порохового ожога вокруг залитой кровью глазницы, сверху еще продолжавший дергаться в агонии незнакомый бородач, пробитый пикой насквозь, от подреберья до загривка.

– Как медведь на рогатину напоролся, – задыхаясь, сказал Смыков.

– Касатик ты мой родненький, – дурным голосом запричитала Виолетта. – Да как же тебя так угораздило? Какой же разбойник на тебя руку поднял? Какой же лиходей единственного сыночка у матери отнял? А что я твоим деткам скажу? А как я им в глазоньки гляну?

– Заткнись! – прикрикнул на нее Зяблик.

– Сам заткнись! – немедленно ответила Виолетта, кулаком вытирая слезы. – Кто нас сюда привел? Не ты ли? Кто под пули подставил? А теперь – заткнись! У-у, ирод поганый! Быстро свою докторку сюда зови!

– Какая тебе, к черту, докторка? Готов он – разве не видишь! Мозги из затылка текут!

Наверху хлопнул чердачный люк, а немного погодя донесся сухой, далекий треск выстрела, куда более тихий, чем шум потревоженных им птичьих стай.

– Крышами уходят! – крикнул Смыков. – Трое наверх, остальные к пожарным лестницам! – и проворно юркнул обратно под арку.

– Ой, гибель моя пришла! – опять запричитала Виолетта. – Ой, не полезу я на крышу! Ой, мамочка, что эти изверги вытворяют! Мало им невинной кровушки, так они и меня, горемычную, хотят жизни лишить!

– Во двор беги! – заорал ей на ухо Зяблик. – Смотри за лестницами!

– Тьфу на тебя, проклятый! – Виолетта ловко перезарядила обрез и кинулась вслед за Смыковым.

В суматохе все вроде бы забыли о Леве Цыпфе, но он даже и не подумал остаться вместе с мертвецами в подъезде, а вслед за Зябликом и Толгаем помчался вверх по лестнице, мимо распахнутых дверей давно разграбленных квартир, в которых сквозняк шелестел отставшими от стен обоями.

На крыше гулял ветер, торчали целые заборы вентиляционных труб, а множество переломанных и покосившихся телевизионных антенн напоминало засеку, приготовленную против вражеской конницы. Еще тут обильно произрастал всякий зеленый сор, начиная от лепешек мха и кончая пышными кустами дикого гамаринда.

Двое людей в черных высоких колпаках убегали по грохочущему железу, и деваться им вроде было некуда: справа глухая кирпичная стена с кладкой красным по белому «Миру – мир», слева присевший за трубой дружинник с автоматом, впереди – провал улицы.

Чмыхало и Зяблик стояли недалеко от люка и глядели вслед убегающим. Автоматчик приподнялся и пальнул одиночным выстрелом – скорее для острастки, чем на поражение. На многоэтажную брань Зяблика он ответил жестами: у меня, дескать, всего четыре патрона осталось, особо не разгонишься, самому хотя бы уцелеть.

Те двое скрылись за какой-то башенкой и, едва только Зяблик и Чмыхало подались вслед за ними по гребню крыши, открыли пистолетную стрельбу. Впервые в жизни услышав, как пули чиркают слева и справа от него, Цыпф последовал примеру приятелей – присел на корточки.

– По верхотуре к ним не подберемся, – сказал Зяблик. – Перещелкают, как куропаток.