Миры Ктулху

Тут старик прервал свой рассказ и, пробормотав что-то невнятное себе под нос, умолк. Было похоже, что его неожиданно охватил страх. Он то нервно оглядывался, то подолгу, как зачарованный, смотрел в сторону далекого черного рифа. На вопросы не отвечал, и пришлось опять прибегнуть к спасительной бутылке. Меня чрезвычайно заинтересовал безумный рассказ старика. Я считал, что притчевая основа истории вызвана особенностями внешнего облика иннсмутцев, а яркое воображение старика, несомненно знакомого с морскими легендами, разукрасило ее аллегориями на потребу слушателей, придав ей вид захватывающей были. Ни на секунду не поверил я, что за этим увлекательным бредом скрыта хоть крупица истины, и все же, услышав о диковинных драгоценностях, в разряд которых попадала и зловещая тиара, виденная мной в Ньюберипорте, испытал чувство, близкое к ужасу. Возможно, конечно, и другое. Родиной украшений действительно был далекий остров, остальное же присочинил капитан Абед, а этот антикварный старик лишь повторял выдумки с чужих слов.

Я протянул Зедоку бутылку, и тот осушил ее до последней капли. Удивительное дело, он так много выпил, а язык у него не заплетался. Облизав горлышко бутылки, старик привычным жестом сунул ее в карман. Наконец стал клевать носом, что-то бормоча. Придвинувшись поближе, я ловил каждый звук, и мне почудилось, что в седой его бороде мелькнула насмешливая улыбка. Бормотание вновь складывалось в связные предложения, и вот что я услышал:

– Бедняга Мэтт был с самого начала против всей этой затеи, отговаривал людей, настраивал священников, но все впустую. Жители прогнали из города католического священника, за ним Иннсмут покинули Бэбкот, глава баптистской церкви, и методист. Я был маленьким мальчиком, но то, что тогда видел и слышал, никогда не изгладится из моей памяти: Дагон и Ашторет, Велиар и Вельзевул, Золотой телец, ханаанские и филистимлянские идолы, вавилонские мерзости… Мене, текел, фарес…

Старик снова замолк, и по мутному взгляду выцветших голубых глаз я понял, что он вот-вот впадет в пьяное оцепенение. Однако, когда я легонько потряс его за плечо, он резко вскинулся и озадачил меня еще несколькими бредовыми фразами:

– Не верите? Ну тогда объясните мне, молодой человек, зачем капитан Абед с двадцатью молодчиками ездили глубокой ночью на Риф Дьявола и распевали там гимны так громко, что при береговом ветре весь город не спал? Ну-ка, ответьте… А еще объясните, зачем капитан Абед бросал с рифа в воду какие-то тяжелые вещи? И что он сделал со свинцовой штуковиной, которую дал ему Валакеа? Что вы на это скажете, юноша? И что они вытягивали из воды на Майский день и в канун Дня всех святых? И почему священники в новых молельнях, все из бывших матросов, расхаживали в диковинных одеждах, с золотыми уборами на головах, похожими на те, что раньше привозил Абед? Почему?

Выцветшие глаза старика горели теперь сатанинским огнем, грязная бороденка торчала дыбом. Зедок, видимо, заметил, что я непроизвольно отпрянул назад, и злобно захихикал:

– Ха-ха-ха! Смекаешь теперь? Хотелось бы, наверное, быть на моем месте в те далекие деньки, когда я сидел на крыше своего дома, не спуская глаз с рифа. Дети все слышат – взрослые за разговорами просто не замечают их. И я тоже слышал, как шептались о капитане и его дружках, и решил все проверить сам. Ха-ха-ха! Однажды я взял у отца бинокль и залез, как обычно, на крышу. И увидел ночью на рифе странные фигуры, которые с восходом луны попрыгали в воду. Абед с командой находились в лодке, а то были какие-то неизвестные существа. Нырнув, они больше не показывались на поверхности… Что бы вы почувствовали на моем месте, если бы вот так мальчишкой сидели на крыше, смотрели в бинокль и неожиданно поняли, что странные фигуры – не люди и формы у них не человеческие?.. А? Ха-ха!

Старик был на грани истерики, и меня охватил безотчетный страх. Он положил на мое плечо свою руку с шишковатыми пальцами, и мне показалось, что дрожь в ней была совсем не от опьянения.

– И вот представьте себе, однажды вы видите, как с лодки Абеда в воду бросают какой-то тяжелый предмет, а затем на следующий день узнаете, что один юноша исчез из дома. Каково, а? О Хираме Джилмене никто больше не слышал. Никогда. И о Нике Пирсе, и о Лили Уайт, и об Адониреме Сотуике, и о Генри Гаррисоне. Каково, а? Ха-ха-ха!.. Эти фигуры на рифе объяснялись знаками… размахивали руками.