Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

Взгляд скользил по строчкам, задерживаясь на отдельных, любимых, сотни раз читанных — память тут же подсказывала продолжение. Словно пчела в поисках наисладчайшего из нектаров, Лейн листал книгу...

Я сплю, но бодрствует сердце мое. Голос! То стучится возлюбленный мой: Отвори мне, сестра моя, подруга моя, горлинка моя, чистая моя...

Сестрица у нас маленькая, и грудей нет у нее. Что сделаем мы для сестры нашей в день, когда придут свататься к ней?

Даже если пойду долиной смертной тени, Не убоюсь я зла, ибо Ты со мною...

Приди, любимая, побудь сейчас со мною, /И мы вкусим блаженство неземное...

Любовь и ненависть, увы, не в нашей власти, /Злой рок ввергает нас в подобные напасти...

С тобой беседуя, забуду о докуке / Постылых буден, коим несть числа...

Лейн читал строчки, посвященные любви и страданиям незнакомых людей, пока собственные тревоги не отступили, не оставили его. Веки отяжелели и начали слипаться; книга выпала из рук. Последним усилием воли Лейн заставил себя выбраться из постели и опустился на колени. Он молил о прощении за свои богомерзкие проклятия, за крайность отчаяния, надеясь быть понятым Тем, кто наверху. Помолившись напоследок за исчезнувших товарищей и пожелав им отыскаться живыми и невредимыми, он улегся и тут же провалился в глухой тревожный сон.

Разбуженный на рассвете назойливой трелью будильника, Лейн с трудом разлепил веки, выбрался из койки и включил рацию. Затем насыпал в чашку кофе, залил кипятком, бросил туда же пилюлю. Когда из динамика донесся голос капитана Строянски, он уже допивал свой утренний кофе. Капитан разговаривал с сильным славянским акцентом:

— Кардиган Лейн! Ты слушаешь? Уже проснулся?

— Более-менее. Как там у вас дела?

— У нас-то в порядке, только вот за вас голова болит.

— Понимаю. Ладно, жду указаний.

— Не вижу альтернативы, Лейн. Придется тебе отправиться на поиски. Иначе ведь ты и сам не сможешь вернуться на орбиту — с управлением ракеты в одиночку не справиться.

— В принципе совладать с этой тварью можно и одному, — ответил Лейн. — Без особых, впрочем, гарантий. Но не в этом дело. Я немедленно выхожу на поиски пропавших — даже если бы получил категорический приказ оставаться на месте.

Строянски поперхнулся и закашлялся. Затем отчеканил:

— Успех всей экспедиции в целом неизмеримо важнее судьбы отдельных ее участников. С точки зрения Земли, во всяком случае. — Тон капитана смягчился. — Но будь я на твоем месте — к счастью, это не так, — поступил бы точно так же, пожалуй. Удачи тебе, Лейн!

— Спасибо! — ответил Лейн. — Это весьма кстати. Мне потребуется немало удачи. А также Божья помощь — вся, на какую только Господь способен. Надеюсь, Он все же здесь, хотя местечко выглядит точно покинутое Им навсегда.

Сквозь прозрачный двойной пластик купола Лейн обвел окрестности хмурым взглядом:

— Ветер порядка двадцати пяти миль в час. Пыль почти замела следы вездехода. Надо поспешить, пока хоть что-то осталось. Я еще вчера успел упаковаться — питание, вода и воздух на шесть дней. Рюкзачок получился довольно объемистый: баллоны и палатка заняли немало места. На Земле он потянул бы фунтов на сто, но здесь — всего сорок. Захватил также трос, нож, ракетницу, полдюжины ракет и рацию. Надеюсь уложиться в шесть дней: два дня на путь до точки последней связи с вездеходами, два дня — поиск на месте и два на возвращение.

— Даю пять дней! — отрезал капитан. — Это приказ! Хватит и одного дня на разведку. Понял? Рисковать не смей! Пять дней и ни минутой больше!

И тоном полюбезнее добавил:

— Еще раз желаю удачи, и да поможет тебе Бог, если Он есть!

И хотя Лейну хотелось сказать напоследок что-либо значительное — сочинить прощальную реплику в духе доктора Ливингстона, например, — он ограничился незатейливым «пока! ». А двадцать минут спустя уже захлопывал за собой дверцу шлюза. Взгромоздив на спину здоровенный рюкзак, Лейн отправился в путь.

Через сотню шагов он ощутил необходимость оглянуться и обвести прощальным взглядом то, что, возможно, уже никогда больше не увидит. Пластиковый пузырь, предназначенный служить домом для пятерых мужчин в течение целого земного года, поблескивал чужеродным вкраплением посреди мертвеннобагровой равнины. Пришвартованный рядом, застыл глайдер, который и доставил их всех с орбиты. Широко распростертые крылья аппарата точно требовали, молили о свободном полете. Но взлететь ему не было более суждено. Глайдер навсегда обречен оставаться посреди багровой пыли, намертво сковавшей его посадочные салазки.