Миры Айзека Азимова. Книга 9

Трудно сосчитать, скольких потенциальных сотрудников лишилась за последнее столетие Вторая Академия. Возможности оценивать ментальные способности каждого из квадриллионов людей, живущих в Галактике, не было. Но ни один из этих людей не шел ни в какое сравнение с Тревайзом — он и только он мог оказаться в такое время в таком месте…

Гендибаль с горечью покачал головой. Нет, нельзя, нельзя было упускать Тревайза, списывать его со счетов, где бы он ни родился, хотя бы даже на Терминусе. Честь и хвала Наблюдателю Компору за то, что вовремя заметил Тревайза, хотя тот уже тогда по возрасту не годился для вербовки.

Теперь Тревайз не годился ни по какой статье — для обучения, тренировки он был слишком стар, но по-прежнему обладал колоссальной интуицией, талантом принимать решения, делать выводы на основании предельного минимума информации и чего-то еще… чего-то еще…

Старик Шендесс заметил это; несмотря на всю свою усталость и апатию, он был-таки неплохим Оратором — он разглядел нечто необычное в Тревайзе, не располагая всеми теми сведениями, что накопились у Гендибаля за долгое время. Шендесс решил, что ключ к разрешению кризиса — в руках Тревайза.

Почему Тревайз на Сейшелле? Какие у него намерения? Чем он занимается?

А трогать его было нельзя! В этом у Гендибаля не было сомнений. До тех пор пока роль Тревайза не будет выяснена окончательно, к сознанию его нельзя прикасаться никоим образом. Кто бы ни были, что бы собой ни представляли Анти-Мулы, один неверный шаг, одно неловкое движение в сторону Тревайза могли погубить все дело.

В раздумья Гендибаля вмешалось прикосновение чьего-то сознания, и он раздраженно отмахнулся от него, как будто пытался отогнать надоедливую тренторианскую мошку — разумом, конечно, а не рукой. Но тут же почувствовал, что этому сознанию больно, встрепенулся и поднял глаза.

Сура Нови стояла перед ним, прижав руку ко лбу.

— Простить меня, Господин, мой голова сильно заболеть вдруг.

Гендибалю стало стыдно.

— Прости, Нови. Я не думал… то есть, наоборот, я слишком сильно задумался.

И он нежно, ласково разгладил складки тревоги и боли на ткани ее сознания. Нови просияла:

— Уже все пройти. Добрый звук ваших слов, Господин, мне хорошо очень помогает.

— Ну и хорошо, — улыбнулся Гендибаль. — Что-нибудь случилось? Зачем ты пришла? — спросил он, отказавшись выяснять причину сам. Все меньше хотелось ему переступать эту грань.

Нови растерялась и слегка склонила голову.

— Я быть не понимать. Вы быть смотреть никуда, делать звуки и ваше лицо так дергаться… И я стоять тут и думать, может, вы заболеть, и я не знать, что мне делать.

Страх, озабоченность или какие-то еще эмоции снова исказили симметрию сознания Нови. Гендибалю так нравилось зрелище безмятежности и спокойствия разума Нови, но ему опять стало неловко вмешиваться извне; она сказала, что сами его слова, сам звук его голоса успокаивают ее — пусть так и будет.

— Нови, — спросил он, — а почему мне нельзя звать тебя Сурой?

Лицо ее озарилось ужасом, глаза сверкнули.

— О Господин, не быть так делать!

— Но Руфирант звал тебя так в тот день, когда мы познакомились. Теперь мы с тобой хорошо знакомы, и…

— Я быть хорошо знать, как он называть меня, Господин. Так быть мужчина звать женщина, у которой не быть мужчина, которая не иметь жениха, на которую никто не смотреть. Тогда такая женщина называть первый имя. Мне быть лучше, если меня вы называть «Нови», и я быть гордый, когда вы звать меня так. Пусть у меня не быть никакой мужчина сейчас, зато у меня быть Господин, и я очень довольная быть. Я надеяться, вам не быть сильно трудно звать меня Нови.

— Не трудно, Нови, конечно.

Сознание ее стало гладким, бархатистым, и Гендибаль обрадовался. Слишком обрадовался. А следовало ли?

Несколько стыдливо он вспомнил о том, что простая женщина из Первой Академии, Байта Дарелл, в свое время жутко уязвила Мула, затронув тему его бесплодия…

Тут, конечно, дело совсем другое… Эта думлянка нужна была ему как защита от вмешательства чужеродного сознания, и Гендибаль хотел, чтобы она служила этой цели как можно лучше.

О нет, нельзя врать самому себе… Какой же он Оратор, если перестанет честно отвечать на вопросы собственного сознания? Правда состояла в том, что его радовало, когда Нови спокойна и счастлива сама по себе, без его помощи и вмешательства, и нравилось ему это потому, что ему нравилась она, и ничего дурного в этом нет — мелькнула у него дерзкая мысль.

— Садись, Нови, — сказал Гендибаль.

Она осторожно присела на краешек кресла — так далеко от Гендибаля, насколько позволяли размеры отсека. Сознание ее светилось почтительным уважением.

— Нови, — принялся пояснять Гендибаль, — видишь ли… когда ты видела, что я произвожу странные звуки, я говорил с другим человеком на большом расстоянии. Так разговаривают ученые.

Нови смущенно опустила взгляд.