Миры Айзека Азимова. Книга 4

— В таком случае, — сказал Бейли, — хотя Первый Закон утверждает: «Робот не может причинить вреда человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред», два слагаемых закона не равны? Ты говоришь, что вред от действия больше вреда от бездействия?

— Слова Закона лишь примерно соответствуют постоянным колебаниям позитронно-мотивационной силы в связях мозга робота. Партнер Элайдж, моих знаний недостаточно, чтобы выразить это математически, но мои побуждения мне известны.

— И они всегда подталкивают тебя предпочесть неделание деланью, если вред от того и от другого примерно одинаков?

— В целом — да. И всегда предпочитать правду неправде, если вред от них одинаков. То есть в целом.

— В данном случае, раз ты опровергаешь доктора Василию и тем причиняешь ей вред, сделать это ты можешь только потому, что, говоря правду, смягчаешь действие Первого Закона?

— Именно так, партнер Элайдж.

— Тем не менее ты бы сказал то же самое, и будь это ложью, если бы доктор Фастольф с достаточной силой проинструктировал тебя солгать таким образом в случае необходимости, не сообщая, что ты получил эти инструкции.

После паузы Дэниел ответил:

— Именно так, партнер Элайдж.

— Запутанный клубок, Дэниел. Но ты по-прежнему веришь, что доктор Фастольф не убивал Джендера Пэнелла?

— Мой опыт общения с ним, партнер Элайдж, убеждает меня, что он правдив и что он не причинил бы вреда другу Джендеру.

— Однако доктор Фастольф сам изложил вескую причину, по которой он мог так поступить, а доктор Василия назвала другую, не менее вескую и даже более непростительную, чем первая. — Бейли немного подумал. — Если любая из них станет достоянием гласности, в виновность доктора Фастольфа поверят все.

Внезапно Бейли обернулся к Жискару:

— А ты, Жискар? Ты знаешь доктора Фастольфа дольше, чем Дэниел. Ты согласен, что доктор Фастольф не мог сделать этого, не мог уничтожить Джендера, так как это не соответствует его характеру, насколько он тебе известен?

— Да, сэр.

Бейли неуверенно посмотрел на лицо робота. Более примитивен по сравнению с Дэниелом. Насколько можно доверять ему как второму свидетелю? Не будет ли он следовать Дэниелу, какое бы направление тот ни избрал?

— Ты ведь знал доктора Василию, верно? — спросил Бейли затем.

— Я знал ее очень хорошо, — ответил Жискар.

— И она тебе нравилась, насколько я понимаю?

— Много лет я присматривал за ней, и эта обязанность не доставляла мне никаких трудностей.

— Хотя она тебя перепрограммировала?

— Она была очень умелой.

— Стала бы она лгать о своем отце, то есть о докторе Фастольфе?

Жискар поколебался.

— Нет, сэр.

— Значит, по-твоему, она говорит о нем правду?

— Не совсем, сэр. Я думаю, что она сама верит в то, что говорит правду.

— Но почему она верит, что страшные вещи, которые она о нем говорит, — правда, если на самом деле он такой, каким его сейчас мне описал Дэниел?

Жискар сказал медленно:

— Ее ожесточили некоторые события в ее юности — события, ответственным за которые она считает доктора Фастольфа, и в какой-то мере он действительно оказался невольной их причиной. Мне кажется, он не предполагал, что указанные события приведут к тем последствиям, к которым они привели. Но люди не управляются четкими законами, как роботы. А потому почти в любых условиях трудно разобраться в сложном сплетении причин, побуждающих их к тем или иным действиям.

— Что верно, то верно, — пробормотал Бейли.

— Вы считаете, что нет никакой надежды найти доказательства невиновности доктора Фастольфа? — спросил Жискар.

Брови Бейли сошлись на переносице.

— Не исключено. Я не вижу выхода, а если доктор Василия выполнит свою угрозу…

— Но вы приказали ей молчать. Вы объяснили, что иначе она подвергнет себя опасности.

Бейли качнул головой:

— Это был блеф. Я просто не знал, что мне сказать.

— Так, значит, вы решили прекратить расследование?

— Нет! — почти крикнул Бейли. — Касайся это только Фастольфа, возможно, я и махнул бы рукой. В конце концов, что ему, в сущности, угрожает? Робийство, видимо, даже не считается уголовным преступлением, а только нарушением гражданского кодекса. В худшем случае он лишится политического влияния и, может быть, будет вынужден на время прервать свои научные исследования. Мне бы не хотелось, чтобы это произошло, но если я больше сделать ничего не могу, то, значит, не могу. И касайся это только меня, я тоже, пожалуй, сдался бы. Неудача повредила бы моей репутации, но кирпичный дом без кирпичей не построишь. Я вернулся бы на Землю слегка запачканным. Был бы вынужден вести убогую жизнь без привилегий, но это угрожает каждому землянину и землянке. Людям и получше меня приходилось терпеть такую же несправедливость. Но речь идет о Земле. Если я потерплю неудачу, то не только доктору Фастольфу и мне придется лишиться многого — это положит конец всякой надежде землян открыть для себя Галактику. Вот почему потерпеть неудачу я не имею права и должен так или иначе продолжать расследование до тех пор, пока меня не вышвырнут с этой планеты.

Договорив последнюю тираду почти беззвучным шепотом, Бейли внезапно поднял голову и проворчал: